Какая грустная АУ

+2

артов намного больше... постить их тут, я, конечно, не буду

@темы: арт, Naruto

---

Летучий голландец

Мы в тот день очень устали.
Уже близилась полночь. Туристы разошлись: кто в бары (на борту их было два), кто в каюты, кто в комнаты отдыха... кто-то просто прогуливался...
Мы чуть ли не бегом высыпали из душного актового зала на палубу, да так и замерли.
Теплоход шел по Ладоге, и это было похоже на сон.
Впереди и по правому борту было совсем не видно берега — только сине-оранжевый купол вечернего неба и застывшее озеро. От носа и бортов судна расходились в стороны слабые волны, но почти сразу затухали и исчезали, не смели тревожить зеркальную гладь. Огромный алый диск солнца навис над самым горизонтом. И больше ничего — ни облачка в небе, ни ряби на воде. Завораживающее, невероятное зрелище.
— Смотрите, отвечаю, солнце вот сейчас сядет, и тут бах! — "Летучий Голландец" такой выплывает нам навстречу, — хохотнул мой коллега. — И музыка из Пиратов Карибского моря на заднем фоне — добавил он и тут же напел мотив.
Посмеялись, потом кто-то еще пошутил, кто-то пожаловался на усталость и и прозвучала мысль, что пора бы уже пойти спать. Все кивнули, вздохнули... и не двинулись с места. Стояли неподвижно и смотрели на горизонт.
И я тоже смотрела. Перед глазами сперва шли темные пятна от солнца, но вот оно опустилось пониже, и стало легче. Постепенно, неуловимо, диск уходил под воду, и казалось, ничего нет, кроме него, неба и отражения неба в воде. Исчезли звуки.
Я не слышала ничего и видела только закат. Остальные, наверное, тоже. Не знаю, сколько прошло времени: две минуты или десять, но вот от целого солнца остался виден только маленький алый краешек, и мы невольно задержали дыхание.
Уже взрослые люди, невероятно уставшие, очень занятые, мы стояли летней ночью на палубе и ждали легендарный корабль-призрак. На Ладожском озере ждали... Вот сейчас, сейчас истает последний луч света, небо вспыхнет изумрудным заревом, и вырастут из ниоткуда высокие гнилые мачты с драными парусами.
Солнце скрылось, и, конечно, ничего не произошло, но еще несколько долгих мгновений мы не сводили глаз с горизонта.
Секунда, другая, третья...
Наконец, схлынуло наваждение, не стало волшебства. Снова стал слышен гул разговоров и смех матросов. Крикнула чайка. Палубой выше громко чихнул старпом. Он, наверное, тоже смотрел на закат. Подошла одна туристка — милая дама в возрасте — и приветливо улыбнулась.
— What a night. Beautiful. And there, have you ever seen anything like that? — она указала рукой за борт. — The water is, like, absoltely still,...
Завязался недолгий разговор, а потом мы разбрелись по каютам.
Пора было ложиться спать. Завтра Питер.

@темы: воспоминания, жизнь

---

Я просто вбила в поиск "time travel" на фанфикшен.нете и понеслась

Сперва я хотела вставить сюда отдельные мини-отрывочки, но в этой сцене все прекрасно
Наруто такой Наруто

"Naruto," Sasuke said. "I'm going to need you to-"
"-to summon shadow clones?"
"No, I-"
"Shadow Clone Jutsu!"

(она из фика There and Back Again: A Missing-nin's Tale. я читала и падала. хотя сам фик мне не очень зашел)

тут должна быть предыстория, что к чему, все дела, но мне лень. короче Наруто и раненый Саске против Орочимару

Naruto spun around and Sasuke quickly followed suit. Their eyes both locked on the third figure standing several dozen feet behind them on the path, and Sasuke broke out in a cold sweat.
"That scared the crap outta me," Naruto said, relaxing slightly at the sight of the newcomer. "You really shouldn't sneak up on people like that. Iruka-sensei says it's rude and that you can give old people heart attacks that way. And also, who the heck are you?"
If Sasuke wasn't busy trying to look as stoic as possible, he might have groaned. "Who the hell do you think it is?"
"How should I know?" Naruto took a step towards the newcomer. "Hey, you! If your name's not Orochimaru, then get lost!"
Orochimaru stared at them both in silence before very carefully raising one eyebrow. "Sasuke-kun."
Sasuke braced himself.
"Why is there an obnoxious child following you?"
Sasuke let his hands drop to his sides. "That is a very good question."
Naruto was moving his head to look behind Sasuke and around the area. "What are you talking about? I don't see any kids around here."
"..Are you wearing Sasuke-kun's clothes?" Orochimaru said distastefully, looking at Naruto's outfit up and down with a critical eye. "Do I even want to know?"
"H-Hey, it's nothing weird!" Naruto stammered. "I'm just wearing these to cover myself in his scent!" чтобы сбить с толку преследователей, конечно же, тут и правда nothing weird
"Ah, of course," Orochimaru nodded solemnly. "I understand completely."
This time Sasuke did groan out loud. "Can't we just get on with it already?"
"Get on with what?" Naruto said. "You mean, get on looking for—"
"Don't even say it, Naruto. That is Orochimaru."
"Right!" Naruto's chest puffed up and his face took on a fierce scowl as he took several long strides towards Orochimaru. Showing absolutely no signs of fear, Naruto raised his hand and pointed an accusing finger at the sannin. "Just who the hell do you think you are? You think you can just show up here and drag Sasuke to away to your creepy perverted layer, you sick child molester?! Well, it's not gonna happen. Not while I'm here! Nobody tells me what to do—I'm gonna be Hokage someday, and I'm gonna kick your ass!"
Orochimaru looked increasingly amused by the display—right up until the pedophile part. "Excuse me, but... a child molester?" Orochimaru sighed at Sasuke in disappointment. "Really, Sasuke-kun, what have you been telling people about me?"
"I don't even..." Sasuke faltered. "Don't look at me. He came up with that part on his own."
Naruto turned towards him, scowling. "You said he wanted your body!"
"Not like that!"
"Well what the heck else is that supposed to mean?!"
"You're quite the little pervert, aren't you?" Orochimaru interrupted.
"I'm not the pervert!" Naruto yelled back. "You're the pervert, pervert!"
"I—" Orochimaru stopped speaking and gave him a cold look, evidently realizing that Naruto was attempting to goad him into a name calling match. "Enough with the juvenile displays. I admit, the outfits are cute, but they're not quite matching yet, are they?" Orochimaru took a menacing step towards them. "Naruto-kun, tell me—do you like snakes?"
"Not really."
"Naruto," Sasuke said, "I think that was a rhetorical—"
"Summoning Jutsu!" With a dark chuckle, Orochimaru executed the technique, and a storm of what appeared to be hundreds of snakes covered the ground, all writhing and tangled together on the path before them. The creatures slithered over one another and spread out in an arc, moving to surround them on both sides.
At their approach, Sasuke unleashed a short volley of shuriken at the nearest snakes, each blow strong enough to decapitate them, and Naruto quickly followed suit. The snakes remained unphased by the attack, and for every one that fell, two more crawled over the corpses in a seemingly never-ending stream.
"This isn't working," Sasuke grimaced. What was Orochimaru playing at, calling a bunch of tiny snakes like that when he could summon monstrous creatures like Manda? Unless... was he afraid of drawing too much attention to the Uchiha complex? A summon like that would be hard to ignore.
Snakes of this caliber might be taken out with a fire jutsu, but after checking on his chakra reserves, Sasuke realized he wouldn't be able to pull something like that off. He'd consider himself lucky if he managed a handful of substitution jutsu.
"Naruto," Sasuke said. "I'm going to need you to-"
"-to summon shadow clones?"
"No, I-"
"Shadow Clone Jutsu!" With one loud bang, dozens and dozens of Naruto clones popped into existence. They flew towards the sea of snakes blocking their path and halted just before hitting the first wave. "Wait, how the heck do I fight a snake? Should I just step on them?"
This was a terrible, terrible idea. Or... maybe it was a brilliant one? It was Naruto, after all. Shadow clones usually solved all of his problems, right? Sasuke glanced over at Orochimaru: his former master was silent but observant, intrigued by the display.

The first clone to reach the snakes hesitated. With one foot, he attempted to stomp on the snake, only for it to lithely dodge his blow. The snake darted towards him, clamping its jaws around his forearm, and the clone howled briefly before vanishing.
"Wait, no. I got this!" The next clone zipped past its predecessor's previous spot. He proceeded to try the exact same stomping motion—and disappeared the exact same way.
"This time!"

Sasuke backed up, choosing to watch the ensuing chaos from a safer distance. The Naruto clones had gone all out in one large wave. Sasuke could see snakes slithering up limbs, into pant legs and wrapping around necks, and the streams of cursing that emanated from the clones nearly drowned out the hissing of the snakes.
"Okay, new plan," Naruto announced, dismissing his clones.
Orochimaru and Sasuke both looked at him expectantly at the same time.
"Shadow Clone Jutsu!"
All of Naruto's clones reappeared.
Sasuke stared back at them with a dumbfounded expression. "You can't be serious."
"I'm tempted to just kill you outright, but this is almost entertaining to watch," Orochimaru said. "So please, continue—and feel free to exhaust your chakra while you're at it. Try to hurry, though; I'm on a strict schedule here."

"Ha! Just wait until you see my new jutsu. Then you won't be laughing!" Placing his hands together, Naruto performed several seals. As he finished, all of his clones vanished once more, and in their place stood dozens and dozens of... wait, what were those? Sasuke squinted: covering the floor of the path was an assortment of furry creatures with slender bodies and long, tapered tails.
"Is that... a mongoose?" Orochimaru said, both eyebrows raised as he stared at the weasel-like creatures.
Naruto grinned back at him, looking exceedingly pleased with himself. "It's my Multiple Shadow Clone Mongoose Summoning Jutsu!"

Sasuke gaped at him—he had no idea that Naruto knew anything about animals. That was... new. "..Did you just string a bunch of random words together or—"
"They're not random!" Naruto interrupted. "When you create new jutsu, you get to name them. Isn't that cool?"
"That's not a new jutsu," Sasuke pointed out. "That's the same jutsu combined with a henge. And it's not even a summon, so why—"
"It is a new jutsu! Believe it!"As he spoke, the mongooses rushed towards the snakes, and the opposing creatures began circling one another. "Mongooses are badass, just watch," Naruto continued excitedly. "They have awesome taijutsu moves and wrestle with super poisonous snakes and bite their heads clean off!"
Sasuke sighed. "But you're not a mongoose. You just look like a mongoose. You're not actually any faster..."
"Oh crap, you're right."
Sasuke's observation was proven to be true as Naruto's mongoose clones proceeded to engage in strike matches with the snakes and failed miserably. Surprisingly, the mongoose Narutos did manage to take out quite a few more snakes than his human forms had, mostly due to the snakes being both wary and utterly confused. When about half of the clones had vanished, Orochimaru gave a curt wave, and the snakes began moving the snakes retreated, ignoring the presence of the mongooses, Naruto dispersed the remains of his clones. "Well, that didn't work exactly, but it was still pretty cool, right, Sasuke?"

Sasuke blinked. Okay. Well. That happened. "Naruto, I'm... I'm not sure what that accomplished."
"Whaddya mean? Just look at him—he's called off his snakes! He must be intimidated!"
"He mostly just looks confused," Sasuke noted, pausing to look back at Orochimaru. "And... now he's laughing."
"It's clearly a laugh of desperation!"
"I don't—" Sasuke stopped as the snakes began converging together, melting into each other to form several larger serpents, morphing again and again until only one very large snake was left. It hissed once, and in one swift movement, the snake charged at Naruto.
Sasuke watched in frustration as Naruto shrieked and moved to dodge the hit, barely avoiding the snake's jaws. The snake proceeded to chase him off the main path, following Naruto as he winded around several trees in a clumsy attempt to lose his attacker.
"Arrgh!" Sasuke ran a hand through his hair. "Just use Rasengan already!"
"What's Rasengan?"
Oh yeah. That was way #53 Sasuke had managed to fuck up this timeline.
"Rasengan?" Orochimaru was looking at Naruto with a curious expression now. "Interesting..."
Sasuke grimaced: this was the worst day ever. Well, okay. Fourth worst day. First being, of course, the day his parents were murdered and he was psychologically tortured by his brother. Second being the day his brother psychologically tortured him again, and the third being the day he woke up in this godforsaken alternate world. There were some other crappy days thrown in the mix, too, of course—Haku beating him, Gaara beating him, almost being blown up by Deidara, having to run away from the majority of the Kage at the Summit, finding out Kakashi had the Mangekyō Sharingan, discovering that Itachi had been ordered to massacre his family—you know, the usual. Story of his life.
...

@темы: Наруто, фанфикшен

---

Свершилось, и даже не почти.

Недавно, было тут дело, я пускала слюни на Вдову и некоторые ее выдающиеся достоинства
ну то есть я и щас пускаю, но не так сильно
а тогда что-то разошлась, даже сюда запостила
полюбовалась я на нее и подумала, што эх щас бы мне Саске в роли Вдовы и Наруто-Трейсер
просто у меня перманентно та стадия, когда "все песни об отп"... а теперь это, видимо, прогрессирует и распространяется и на видео тоже...
кроссовера и гейской любви, короче, требовала душа

а тут я захожу как-то в бар на пиксив и вижу....

в превью

все. уносите меня.

@темы: арт, Naruto, otp

---

Свершилось! (ну почти)

Я вот всегда хотела норм амв про Учих. Ну штоб там было про то, какие они, значит, апасные и прекрасные. И штоб все мрачно, красиво и внушало трепет

ииии не находила ничего!(

но вот это вот не совсем оно, однако тоже очень даже неплохо
какой там экшен в середине! а конец автор взял и слил
и вообще амв по большей части про Итачи
арргх короче вот:

@темы: amv, Naruto

---

Ах, вдоваааа... <3

питаю слабость к жопастым прекрасным злодейкам эдакий лавхейт
... и почти шипперю вдову и Трейсер

а еще в оригинале Роковая Вдова говорит с потрясающим французским акцентом, и я просто кончилась как личность, когда его услышала

@темы: видео, overwatch, спс, подрочил

---

Тут, значит, будут картиночки

Как не посмотрю на этого первого Саске, мне сразу хочется УПИВАТЬСЯ СТРАДАНИЕМ! черт, это ведь даже не из этой оперы... хочется... да ничего не хочется, этот арт просто создает нужный для работы настрой, да.

тут я чет разошлась сойдет за отступление

я ведь пока не такой профи, чтоб работать и в шум. и в пожар, и в апокалипсис...
хотя если делаю первичный перевод, а не редактирую, то можно и в шум, и в пожар, и в апокалипсис, потому что там и так такой пиздец, что хуже уже некуда тут я лукавлю, еще как есть куда, кое-что я все же умею.
Часто очень сильно ощущаю нехватку скила и опыта. Но это поправимо (наверное), главное что язык и матчасть знаю хорошо. Хотя насчет матчасти это спорное утверждение...
Еще заметила, что мой письменный английский прямо таки расцвел новыми красками и оборотами. Чертовски этому рада Видимо, за то время что я втыкала в те самые обороты (в некоторые особо заковыристые даже очень подолгу и не всегда успешно) и думала какого хуя, зачем мне это??? как же их перевести штоб было адекватно, они очень прочно засели в памяти Приятно провожу время с пользой, что называется хД

Первеводить... местами сложно, местами как по маслу, местами просто, а местами вроде бы как бы тоже просто, но голова не соображает, а надо ведь четко представлять: что, куда и как... иии тут не обходится без

казусов

Зато это весело

Бах!

эхх времени побольше бы... и тишины.

Смерть мамы мне посчастливилось не увидеть, но даже по прошествии многих лет, я, вспоминая глухой стук, с которым ее голова упала на пол, заходился безмолвным криком. Об участи брата я думать и вовсе отказывался, не желая мешать память о нем с гнилостной вонью сожженных тел.

...онсэн... Это была моя тихая гавань; место для раздумий, если угодно. Здесь я мог сосредоточиться на своих мыслях и произвести оценку того, насколько плодотворно прошел день. Достаточно ли грешников я арестовал? Надлежащим ли образом я записал их грехи и справедливо ли осудил? Могло ли очищение спасти этих людей… или же они заслуживали высшей меры наказания?

*все в превью, полный размер по клику в новой вкладке

@темы: наруто, art, саске, Naruto, sin - что вдохновляет

---

Давно увидел, поздно спер

Все не могу их забыть
и мне иногда прям жизненно необходимо смотреть на что-нибудь вроде этого)
поэтому у меня в дневе теперь новый тег

08.03.2017 в 21:45

Пишет  Podnebesnaya66:

Что-то увидел в вк эти коллажи и понял, что они мне фф "Грех" (Sin) иллюстрируют.

Ну вот прям Наруто-бродяжка, слоняющийся по городкам Японии

Первый капитан Саске, в своем снежном Бьяку-Синкё

И эдакое всевидящее око Бьяку-Синкё

Красота

@темы: арт, Naruto, sin - что вдохновляет

---

Прости, Какаши, я хуже отбросов. Или нет.

Случайно сходили в кино. На "Живое". Фильм...пожалуй, годный) Но речь не о нем, речь обо мне.
Вот есть трейлер:

и в нем тот самый момент, с которого все началось, так что я даже не сильно спойлерю. Неведомая ебаная хуйня размером с цветочек нахер переломала мужику пальцы.

Тут дальше мало того, что какая-то мутная поебень, так еще и возможны спойлеры посерьезнее

Я очень — прям ОЧЕНЬ — ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ! — вжилась в происходящее на экране у меня такое часто, прям чувствовала себя членом экипажа, вынужденным наблюдать за тем, как с моим товарищем происходит нечто ужасное, и надо, надо его спасать скорее!
Но инопланетная тварь уже вылезла из герметичной камеры в основное помещение лаборатории. И переварила белую красивую крыску за считанные секунды, значительно прибавив при этом в размерах.

Вот оно.

Момент - и куда-то пропала вся моя нерешительность, сострадание, испуг. Все отключилось. Вместо обычной меня, такой, какой я себя знаю, какой меня знают все знакомые, появился кто-то хладнокровный, собранный и расчетливый. Руки! Руки перестали дрожать, дыхание выровнялось. В голове мгновенно прояснилось и возник четкий алгоритм действий, все как по полочкам: изолировать помещение. Перекрыть все что можно. Каждую гребаную дыру законопатить. И. Бросить. Человека. Там. Умирать. Потому что вероятность успешного спасения несоизмерима с возможным риском.

Миг — напряжение спало, я это снова я, и так похолодело в груди. Неужели я способна на такое? Кинулась искать в себе ответ и...

да.

Да, способна. — ох, как меня это шокировало!

Что это, жестокость или здравый смысл?
Склонялась к первому варианту, но поняла еще кое-что: с какой бы стороны двери я себя не представляла: наедине с монстром или же в безопасности, выбранные приоритеты не менялись. Себя тоже было не жалко. То есть было, конечно, но ровно настолько, чтобы убить себя самой, вместо того, чтобы ждать, пока та хуйня меня сожрет.

Так... что же это?

______
Мама говорит, тут все дело в чисто женском инстинкте обеспечить выживаемость своего вида
Говорит еще, я буду жесткой и строгой матерью (если(!) буду)... но любящей

@темы: мозгоебство

---

да твою жеж мать!

@настроение: может быть хуже, но плз не надо

@темы: нытье

---

Вы не поверите...

Название: Грех
Автор: Kiya Sama
Оригинал: www.fanfiction.net/s/7675205/1/Sin
Переводчик: Morokei
Персонажи: Саске/Наруто
Рейтинг: NC-17
Жанр: слэш, приключения, ангст, драма
Предупреждения: насилие, нецензурная лексика, AU
Саммари: Не знающий жалости капитан элитного подразделения и заключенный, вынужденный бороться за жизнь. Добро пожаловать в Бьяку-Синкё – место, где вы очиститесь от грехов. Вот только от искушения не скрыться, а сопротивление бессмысленно.
Примечание:

(выборочно со слов автора)

Это не чисто самурайская историческая ау в обычном понимании слова, но мир, где сосуществуют древние традиции и новые технологии. Так, вам встретится много отсылок к эпохам Эдо и Токугава, но в то же время, как и в оригинальной серии "Наруто", здесь присутствуют некоторые элементы современного мира.
Во-вторых, в фанфике есть графичные описания сцен насилия и пыток. Возможно, вам будет неприятно это читать, но тут уж ничего не поделаешь, пытки есть пытки.
В третьих, может показаться, что внутренний голос героев "звучит" несколько старше их возраста. Такие изменения преднамеренны и обоснованы. Предполагается, что уже повзрослевшие персонажи рассказывают читателям о давних событиях из своего прошлого.
Приятного чтения!

Еще пара слов

Анечка

Featherine Augusta Aurora, спасибо огромное за помощь
Podnebesnaya66, и тебе большое-большое спасибо!

1 Фарфоровая статуэтка

2 Грешник с синими глазами

3 Мысли вслух

4 Противостояние

4 Противостояние

К чему печалиться о том,
кто был мне вовсе не знаком,
пока
не прожит был тот час,
когда свела дорога нас.

- Сайгё

День не задался с самого утра.
Я проснулся взбудораженным и злым, а все потому, что стоило мне вчера заикнуться о своем желании участвовать в предстоящем Гудане, как Орочимару тут же поспешил от меня избавиться. Я был просто вне себя от того, с какой легкостью ему всегда удавалось выставить меня неразумным ребенком перед своим драгоценным Кимимаро (а порой и другими офицерами). Как только я в своей речи дошел до объяснения сути и причин, он зевнул и отмахнулся от меня, точно от назойливой мухи.
— Не сегодня, Саске, — покачал он головой. — Я устал, так что давай обсудим это в другой раз. До Гудана еще много месяцев, к чему спешить? Грешники понесут свое наказание в должный час, а до тех пор поищи себе иные способы снятия напряжения, милый мой, — затем, будто все вышесказанное было недостаточно оскорбительно, он игриво подмигнул и добавил:
— имей в виду, для тебя мои двери всегда открыты.
«Больной, чокнутый, озабоченный ублюдок!».
Я смотрел, как он удаляется вместе со злорадствующим Кимимаро и едва сдерживался, чтобы не вогнать ему в спину свою катану. Если бы взглядом можно было убивать, они оба уже сгорели бы дотла.
За размышлениями о многочисленных способах, которыми я мог бы убить своего мучителя, я, наконец, забылся сном без сновидений… всего на пару часов, а затем — начался настоящий кошмар. Представьте себе мое потрясение и ужас, когда во сне я увидел то самое лицо: со шрамами на щеках и глазами настолько невозможно синими, что моя душа, казалось, плавилась под их взглядом. «Это все потому, что он так непохож на остальных,» — твердил я себе. В той яме побывало множество грешников, но ни у кого из них я не видел той ярости и решимости во взгляде. Я с самого начала знал, что с ним будут проблемы, а эти сны лишь нагоняли тревогу. Нужно избавиться от него, и побыстрее, а раз до Гудана еще много месяцев (его проводили летом), мне придется найти другой способ.
Но это ладно… я не мог вспомнить, о чем именно был этот сон. Знаю только, что он там был и что-то… делал… но… что?
— … ске-сама?
Может, мы разговаривали? Кажется, припоминаю что-то такое…
— Саске-сама?!
… или куда-то шли? Я никак не мог вспомнить, куда имен…
— САСКЕ-САМА?
— Ну что еще? — рявкнул я, оторвавшись, наконец, от свитка, который якобы читал все это время.
Хаку вздрогнул, и я чуть разгладил нахмуренные брови. Ему и так не повезло все утро мириться с моим плохим настроением (хотя, думаю, он уже привык). Тем не менее, я попытался успокоиться, ведь его вины в том не было.
— Да, Хаку? — спросил я, стараясь говорить мягче.
— Пришел Момочи Забуза-сан, — сообщил он с легким поклоном.
А, прекрасно. Совсем забыл про этого урода. Мысленно вздохнув, я развернул свиток еще немного.
— Пусть ждет меня в главном здании.
— Да, господин.
Минуточку, черт побери. Мне кажется или Хаку нервничает? Я оторвался от свитка и окликнул его.
— Да, господин? — он вновь опустился на колени, всем своим видом выражая невинность... что, в общем, было не сложно, с его-то лицом. Я точно знал, что, хотя мы и были примерно одного возраста, на долю Хаку пришлось неизмеримо больше бед и испытаний. Тем не менее его черты не утратили своей изначальной чистоты. Мне захотелось вырвать его из когтей Орочимару. Поэтому из всех я тогда выбрал его и взял под свою опеку; но была и другая причина: Хаку обладал всеми качествами идеального слуги.
Сейчас он весь раскраснелся, и я точно знал, что причиной тому не жаркая погода — близилась зима, на улице было в лучшем случае ветрено.
— Что-то не так? — я рассеянно потянулся за пером и чернилами, чтобы поставить на свитке свою подпись.
— Нет, господин, — последовал предсказуемый ответ, но я ясно видел, что Хаку что-то гложет, и предчувствие подсказывало мне, что это что-то касалось некоего Момочи Забузы, разговор с которым мне сейчас предстоял.
Я постарался припомнить, не могли ли они встречаться ранее, но мне было известно лишь то, что Кимимаро подобрал Хаку на улице шесть лет назад и взял с собой в Бьяку-Синкё. Орочимару принял было его за девчонку и хотел вышвырнуть обратно, но, получив неоспоримые доказательства (известно, какие именно), половой принадлежности Хаку, передумал. В очередной раз я убедился, что, хоть мы и провели много лет бок о бок, я не знал о своем слуге почти ничего. Меня никогда не интересовали подробности его личной жизни. По правде говоря, все это время я не видел в нем ничего, кроме… эм… инструмента…
«И чем ты тогда отличаешься от Орочимару?».
… проклятье.
— Са… Саске-сама? — недоуменно позвал он.
Я попытался улыбнуться ему, но подобные проявления эмоций были мне незнакомы и чужды. У меня попросту ничего не вышло. Всю жизнь меня учили, что в общении с подчиненными необходимо прежде всего соблюдать дистанцию, так с чего мне вдруг вести себя иначе сейчас?
— Ты... очень странно отреагировал на известия о прибытии Забузы, — произнес я, наконец.
Я поставил внизу свитка печать, свернул его и положил в общую стопку. Там уже лежали приказы, списки, маршруты и расписания патрулей, должностные обязанности охранников и караульных и много чего еще.
Хаку опустил голову, и я с недовольством отметил, что румянец на его щеках стал гуще. Он еще рта не раскрыл, а я уже знал к чему все идет.
— Да… Забуза-сан и я… мы были когда-то… любо…
— Избавь меня от подробностей, — оборвал я его. Воображение услужливо нарисовало моего слугу в постели с этим уродливым тупым громилой, и я затряс головой в попытке прогнать отвратительное видение. Мое и без того плохое настроение стало еще хуже, и Хаку, очевидно, поняв это, больше не смел поднимать взгляд.
Я покинул свои покои и быстрым шагом направился к административному зданию по другую сторону двора; Хаку, словно брошенный щенок, плелся следом. Раз уж Орочимару решил полностью перестроить выбранную им для личного пользования часть комплекса, я захотел взять себе бывший кабинет отца. Во время нападения язычники, надеясь убить его владельца, стреляли из пулемета по дверям и окнам. Но вместо него там находилось несколько наших близких друзей — славных служащих полиции. Все они погибли, а прежде представительное здание пришло в более чем плачевное состояние. Крепкие дубовые стены, бамбуковые перегородки, внешняя кирпичная кладка — все было изрешечено пулями. Осколки стекол врезались в тела несчастных, кому не повезло в тот миг оказаться внутри. Ремонтными работами руководил Орочимару, и я умолял его воссоздать по старым фотографиям первозданный вид. Если я и был ему благодарен, то только за то, что он не отказал мне в этой просьбе.
— Доброе утро, Саске-сама, — вежливо приветствовали меня встречные караульные и очистившиеся грешники. Первым я коротко кивал в ответ, вторых попросту игнорировал. Им поручали всю черную работу, должны же они как-то отрабатывать свой хлеб. Будь моя воля, я бы их и вовсе отпустил (толпы народа здесь ни к чему), но Орочимару, очевидно, считал иначе, и потому тем из заключенных, кто прошел через очищение и раскаялся в совершенных прегрешениях, предоставлялся шанс искупить свои деяния и потрудиться на пользу обществу. Садовники, дворники, уборщики — те, кто следил за чистотой и порядком в храме, додзё и внутренних помещениях — посудомойщики, прачечники, механики… все они вечно кружили вокруг, словно назойливые мухи.
Правда, должен признать, большинство из них прекрасно справлялось со своими обязанностями. Бьяку-Синкё выглядел безукоризненно.
Вид идеально подстриженного газона радовал меня ровно до тех пор, пока на ступеньках у входа в мой кабинет я не заметил Забузу. Он разговаривал с одним из полицейских; вот они оба рассмеялись над какой-то шуткой, и тут я взбесился. Уверен, он прекрасно знал о причине, по которой я вызвал его к себе, и все равно продолжал вести себя так, словно пришел на дружеские посиделки. Если бы его собеседник случайно не оглянулся в мою сторону, Забуза продолжал бы болтать, и не заметил меня, даже если бы я прошелся прямо по нему.
— Доброе утро, господин Саске! — прогорланил незнакомый мне полицейский.
Я хмыкнул в ответ и кивнул Забузе; тот только молча отдал честь. В его глазах светилось веселье; он будто насмехался надо мной и, поднимаясь по ступеням, я решил, что обычным выговором он не отделается — его нахальство дорого ему обойдется
Один из караульных раздвинул передо мной сёдзи, и стоило мне оказаться в кабинете, как я снова обрел спокойствие и твердость духа. Помимо онсена, это было еще одно место, где я мог собраться с мыслями; возможно, потому что в этих стенах всюду ощущалось незримое присутствие отца.
Фугаку Учиха был крайне консервативен, и если прочие помещения в здании были обставлены современной мебелью, то в его (моем) кабинете время словно остановилось.
Пол из белого кедра устилали превосходные татами. Потолок покрывали панели из красного кедра, а стены были отделаны глиняной штукатуркой. Нам даже удалось отыскать точную копию — оригинал был совершенно непригоден для использования — огромного антикварного шкафа мидзуи, где отец хранил свитки, документы и прочие предметы первостепенной важности. Позже я узнал, что язычники украли большую их часть, но как раз это меня не удивило. Шансы когда-либо вернуть утраченное были исчезающе малы.
В самом углу, рядом с телефонным аппаратом, которым я практически не пользовался, стоял старомодный радиоприемник — отец всегда любил классическую музыку. Справа помещался альков, где при жизни он устраивал личные встречи. Я переделал его в семейный алтарь; там перед фотографиями отца, мамы и брата стоял небольшой букетик цветов и свечи, которые я каждое утро зажигал перед поминальной молитвой.
Фотографии отца, деда и прадеда висели и в самом кабинете, над тумбой с вырезанным на дверцах гербом нашего клана — веером утива. Вокруг мона красовался девиз Учиха: "Служить и защищать". Порой, когда я был по горло завален работой, я глядел на лица своих великих предков, на наш чертов герб и проклинал их за это непосильное бремя на моих плечах. Проклинал, зная, что не променяю его ни на что… никогда.
Я позволил Хаку поместить мои мечи на старинную стойку возле тумбы и, скрестив ноги, сел на плюшевую подушку у низкого стола. Удивительно, но ни он (изготовленный в провинции Ганьсу подарок высокопоставленных гостей из Китая), ни стойка, почти не пострадали при обстреле. В боковой его стороне зияло несколько дыр от пуль, но стол все еще был вполне пригоден для повседневного использования. Он будил болезненные воспоминания, но мне казалось, что выбросить его будет неправильно… кроме того, он был дорог мне как память.
Мне ещё нужно было разобрать гору документов, но я все же улучил момент, и при взгляде за открытые створки сёдзи, мне предстало зрелище, которое мой отец, должно быть, видел бесчисленное количество раз: Бьяку-Синкё во всем своем первозданном великолепии… такой, каким он и должен быть…
На другом конце двора, где я и брат играли детьми, а отец нередко встречал гостей, находился храм, два главных додзё и массивные створки ворот — вход в комплекс. За ними в окружении снежных вершин на горизонте искрилось озеро Куттара. Особенно живописно оно выглядело зимой, заключенное в оправу изо льда и снега. Глядя на него, я понимал, почему мои предки решили оставить кочевую жизнь и обосноваться здесь, в месте, которое они назвали Бьяку-Синкё. В семейных летописях говорится, что изначально Бьяку-Синкё насчитывал лишь несколько домов, и только позже он тысячекратно разросся до своих нынешних размеров, а наш клан стал одним из самых влиятельных в стране. Учиха не привечали чужаков, но это не мешало нам быть весьма многочисленными.
«А что теперь, Саске?».
Лишь тень былого. Будь прокляты те язычники.
— Излишнее доверие может дорого обойтись, — заявил Орочимару и издал указ, запрещавший женщинам и детям жить на территории комплекса. Теперь врата Бьяку-Синкё оказались закрыты для них, и лишь в храм они могли ненадолго прийти, чтобы воздать молитвы и почтить память усопших. Иными словами, тех немногих выживших Учиха, что не были половозрелыми мужчинами, попросту изгнали с земли, которую они прежде считали домом.
Я прочистил горло, силясь прогнать давно ставшую привычной горечь утраты и вернулся в настоящее.
— Скажи ему, пусть войдёт. И оставь нас. Это личный разговор, — велел я Хаку, и потянулся за папкой с личным делом Забузы.
— Да, господин.
Тем временем я бегло просматривал страницы, и, когда услышал звук шагов, не поднимая головы жестом приказал вошедшему сесть.

Момочи Забуза. Возраст: 25 лет. «Ну и ну. Я думал, он намного старше».

Место рождения: Кюсю. «Неудивительно. Слышал, почти все язычники родом с юга».

Он был зачислен на службу в пятнадцать и после этого пять лет обучался под руководством Орочимару. Прекрасно владел мечом, предпочитал его всем прочим видам оружия. Пять лет назад получил повышение до капитана и перевелся в Тосё-гу, где с тех пор и по настоящее время занимает должность главы полицейского управления. Его личный показатель достигал фантастической цифры в 94 процента, а значит, редкий грешник уходил от Забузы безнаказанным. Уровень преступности в подконтрольном ему округе был на рекордно низкой отметке, хоть тут я и не был склонен верить отчетам. Мне не встретилось ни единого упоминания об особо жестоких методах ведения допроса или неоправданном применении насилия. Никаких отметок об ошибочно вынесенных приговорах или ложных обвинениях. Если бы тот инцидент не произошёл прямо на моих глазах, я бы решил что Забуза — гребаный святой.
— Ну как, вы мной довольны? — его голос звучал низко и протяжно. Я резко вскинул голову.
Забуза, как и я, сидел, скрестив ноги, но при этом ни в позе, ни в выражении лица не было и капли уважения. В глазах все так же светилось веселье, а губы растянулись в широкой усмешке,обнажив острые клыки, от одного вида которых меня передернуло. Я со злостью захлопнул папку и холодно выплюнул:
— Вы прекрасно знаете, доволен ли я, Момочи Забуза. Ваше поведение в автобусе переходит все границы и недостойно офицера Бьяку-Синкё. Вы —
Он разразился громким смехом. Кровь бросилась мне в лицо, руки крепко сжались в кулаки.
— Не поделитесь шуткой? — моим тоном можно было заморозить пламя.
Забуза усмехнулся и оперевшись рукой о бедро, подался вперед с таким видом, будто собирался выдать мне большой секрет.
— Вы отчитываете меня за жестокое обращение с заключенным, а сами втайне от всех вытворяете тут такое, по сравнению с чем все мои выкрутасы — всего лишь детские проделки.
Я стиснул зубы. Он был прав, но признать это вслух было равносильно поражению. Я не доставлю ему такого удовольствия.
— Излишнее применение грубой силы на публике, — продолжил я, — наносит вред репутации этого учреждения. При транспортировке в места заключения и вплоть до назначения необходимых мер очищения, с грешниками надлежит обращаться по возможности гуманно.
— Сказал тот, кто рубит им головы на раз-два.
Прежде чем я понял, что делаю, мой кулак сам с грохотом опустился на стол. Даже Забуза выглядел удивленным (если поднятую бровь можно считать признаком удивления). Я не отличался вспыльчивостью, но тут плохое настроение сыграло свою роль, к тому же Забуза так и испытывал мое терпение.
— Знайте свое место, Забуза, — процедил я. — На первый раз объявляю вам выговор с занесением в личное дело. Но если подобное повторится снова —
— То что? Будете пытать меня, как тех грешников? Понизите в звании?, — ерничал он, издевательски скалясь.
С меня довольно.
— Ваш мон, офицер.
Он потрясенно застыл на несколько мгновений, и ощерился:
— Что?
Я требовательно вытянул руку, чтобы у него не осталось сомнений в смысле сказанного.
— Ваш полицейский значок. Живо.
— Это, что, блядь, шутка такая? Да ты хоть знаешь, как...?
Я нетерпеливо щелкнул пальцами и за спиной Забузы, словно из ниоткуда, выросли двое плечистых, гораздо более крепких, чем он сам, охранников.
— Кажется, Момочи Забуза забыл свое место, — процедил я сквозь зубы; солгу, если скажу, что не ощутил сладкого вкуса победы, когда эта самодовольная ухмылка сползла, наконец, с его лица. — Напомните ему, что случается с теми, кто смеет оспаривать главенство закона.
— Есть, — стройным хором отозвались охранники и, подхватив Забузу с двух сторон, подняли его на ноги.
— Прочь, сукины дети! — взревел Забуза; сопротивление он оказал достойное — ногами ему почти удалось вывести из строя одного из громил. — Избалованный сопляк! Думаешь, вечно будешь прятаться за спиной Орочимару? А? Да ты просто пешка в его руках, ты —
Хватит с меня глупой болтовни.
С нетерпеливым вздохом я встал из-за стола, приблизился к Забузе и, вытащив из ножен его же катану, приставил бритвенно-острое лезвие ему к горлу. Загорелую кожу тонкой линией расчертила кровь, но ее вид нисколько меня не взволновал, и даже Забуза понял, что малейшая попытка к сопротивлению будет стоить ему жизни.
— Я предложил тебе выход, — тихо прошипел я, — но у тебя в башке говно взыграло. Так прими наказание с достоинством истинного офицера Бьяку-Синкё, а потом ползи ко мне и моли о пощаде, собака.
Ярость в его глазах смешалась со смятением; я, оставив без внимания и первое, и второе, сорвал с формы значок Забузы и несильно толкнул бывшего офицера в грудь, как сигнал охране увести его. Катану я бросил на пол; там она и лежала, пока еще один охранник не пришел прибрать мусор.
«Да ты просто пешка…!».
«Чертов ублюдок!». Как будто он имеет право судить меня!
Вместе с пришедшим на смену недавней буре затишьем, пришла и мигрень; голова пульсировала болью, перед глазами все расплывалось. Я с трудом дошел до одного из шкафчиков у стены, где Хаку обычно ставил чайник с водой. С удивлением я заметил, мои руки дрожат… и что я до сих пор не выпустил из них чертов значок. Я с ненавистью швырнул его прочь, и в ту же секунду в дверь легонько постучали.
Принимать посетителей не входило в мои планы. Я отвернулся, чтобы не выдать своей слабости, и резко отозвался:
— Да?
— Саске-сама, господин Орочимару хочет вас видеть, — отрывисто проговорил посыльный.
Просто замечательно. Неужели слухи уже дошли и до него? Не удивлюсь, если у Орочимару есть волшебный шар, в котором он видит все, что происходит в Бьяку-Синкё.
— Скоро буду.
Я дождался, пока не останусь один и, залпом проглотив две чашки воды, закрыл глаза в попытке взять эмоции под контроль и успокоиться. Не Орочимару ли однажды сказал, что излишние переживания когда-нибудь меня погубят? Сейчас мое сердце колотилось с такой силой, что я невольно задался вопросом, так ли далек тот миг, когда Смерть все же придет за мной. Кто знает, может, я даже встречу ее с распростертыми объятиями.
«Но сначала я заберу с собой тебя, Орочимару».

Спустя десять минут я уже сидел на коленях у его стола, (не)терпеливо ожидая, пока он закончит работу. Вот он подписал какие-то документы и передал их курьеру с коротким приказом доставить без промедления. Мне до дрожи хотелось знать, что такого важного было в этих чертовых бумажках и сколько еще Орочимару скрывает от меня. Он редко считал нужным посвящать меня в детали своих планов, а может, прежде я и сам не хотел ничего знать. И вот еще, странно, что его "тени" не было поблизости.
— Кимимаро отбыл этим утром по важному поручению, — с тонкой улыбкой пояснил Орочимару, разворачивая очередной свиток. — Так сильно соскучился?
«Арргх».
— … нет.
Он с легким смешком вернулся к чтению. Сегодня на нем были облегающие, словно вторая кожа, черные брюки и белая рубашка со свободными рукавами на пиратский манер. Я никогда не видел его одетым в полицейскую форму, и меня это более чем устраивало. Не хватало еще, чтобы он разгуливал тут с моном Учиха на спине. Сегодня его длинные черные волосы были собраны в высокий хвост и скреплены искусно шитой золотом тесьмой, которая ослепительно сверкала на свету. Сам Орочимару выглядел бледнее, чем обычно, и мне казалось, хотя утверждать наверняка было сложно, что под толстым слоем подводки на его веках скрывались огромные мешки.
«Он стареет… и сама мысль об этом ему ненавистна…».
— Как прошло утро? — наконец заговорил он. Это была проверка. Наверняка ему уже все известно.
— Хорошо, — я был не намерен упоминать об инциденте с Забузой. — У меня еще остались кое-какие дела… и, с твоего позволения, я хотел бы к ним приступить.
Орочимару усмехнулся и поднял на меня взгляд.
— Хотя, признаюсь, твое красивое лицо — услада глаз моих, я действительно позвал тебя по делу.
Он поставил на свитке витиеватую подпись и протянул его мне.
— В эти выходные нас посетят несколько даймё и членов совета. Полагаю, ты не занят и поможешь мне развлечь гостей?
«Нет, я не хочу помогать развлекать кучку старых пердунов, которые только и делают, что лижут тебе зад и клянчат деньги на очередную предвыборную кампанию».
— Я не занят, — сказал я вслух.
— Прекрасно, прекрасно, — Орочимару с довольной улыбкой откинулся на спинку кресла и, сплетя пальцы под подбородком, бросил на меня цепкий взгляд. — Кое-кто из них хотел бы с тобой переговорить.
Я тяжело вздохнул.
— Послушай, я ведь уже говорил тебе, что —
— Да, я помню о твоем нежелании делить с ними постель, но речь о другом, — перебил он и укоризненно погрозил пальцем, словно отчитывая меня… хотя почему это “словно"? — Очень важно следить за расстановкой сил на политической арене, Саске. Раз уж в будущем ты намерен сменить меня на моем посту, разве не в твоих интересах быть в курсе... всего?
К чему, черт возьми, этот разговор? Почему он так на меня смотрит? И что это за странное чувство? Как будто волна холода окатила меня с головы до ног. Я что-то упускаю? Может, он намекал на мою некомпетентность? И что если я в дальнейшем проявлю себя не лучшим образом, он отдаст Бьяку-Синкё… Боже упаси… Кимимаро? Я вздрогнул при мысли об этом, а еще — от осознания: поступив так, он, возможно, будет прав. Все это время я послушно исполнял свои обязанности, во всем действуя по его указке и забывал при этом думать собственной головой.
«Да ты просто пешка!».
— А, вот и еще один автобус прибыл, — сменил Орочимару тему. Пока я был погружен в тревожные размышления, вошли двое полицейских и начали докладывать текущую ситуацию. Пора убираться отсюда.
— Я могу идти? — спросил я пересохшими губами.
— Да, Саске. Проведи день с пользой.
Игнорируя насмешку в его голосе, я склонился в прощальном поклоне и вышел прочь, на столь желанный свежий воздух. Порой общество Орочимару… тяготило.

Я провел утреннюю планерку среди подконтрольных мне отрядов, распределил их по маршрутам патрулирования и занялся просмотром более ранних отчетов. К тому моменту, как я закончил, время уже близилось к обеду, и в мой кабинет ленивой походкой вошел Асума Сарутоби.
— Занят? — улыбнулся он
— Я же велел тебе не курить здесь, — проворчал я и в подтверждение своим словам недовольно замахал рукой. Но Асума, как всегда, и не подумал потушить сигарету. Вместо этого он со смехом выпустил в мою сторону густой клуб дыма и удобно расположился напротив.
Мало было в мире людей, подобных ему; он был одним из немногих… нет, единственным, с кем я мог поддерживать разговор дольше пяти минут. Пусть он и был ниже званием, я считал его кем-то вроде своего личного помощника. Бесценный советник и приятный собеседник, Асума всегда соблюдал границы дозволенного, но в то же время его не пугал ни я сам, ни мой статус, о чем он ясно дал понять во время нашей самой первой встречи несколько лет назад.

«Итачи был моим близким другом».

Эти пять слов подкупили меня, и я вцепился в него, как цеплялся за все, что напоминало мне о семье. Он от природы был очень добр; это, неустанно повторял я ему, сделает его слабым перед грешниками, на что Асума отвечал:
«Человеческая доброта не способна ослабить плоть или разум свободного человека. Быть жестоким вовсе не означает быть стойким».
Значение этих его слов так и оставалось для меня загадкой.
— А ты все так же ешь один, как я посмотрю, — он кивнул на поднос с едой, который Хаку, должно быть, принес ранее. Я хотел было возразить, но тут мой желудок предательски заурчал. Из-за неприметной дверцы — за ней находилось небольшое подсобное помещение — появился Хаку и, вежливо кивнув Асуме, начал сервировать стол.
— Мне нравится есть одному, — пробормотал я, старательно избегая встречаться с Асумой взглядом. Это не помогло, от его слов на щеках все равно проступил румянец.
Большинство моих подчиненных, без сомнения, питали ко мне огромное уважение (и страх), но никогда эти чувства не ощущались столь явно, как в те дни, когда я приходил в общую столовую. Реакция на мое появление каждый раз была одна и та же: на подходе к залу всегда доносился оживленный гул голосов и веселый смех, однако стоило мне показаться,… как все разом затихали и продолжали беседу уже вполголоса или шепотом. Я видел, что мое общество им неприятно, и оттого только сильнее злился. Есть приходилось через силу, каждый чертов кусок так и норовил застрять в горле. Я постоянно чувствовал на себе взгляды исподтишка. Заговорить со мной никто не пытался, но как раз это меня не слишком беспокоило. Я все равно не видел смысла в том, чтобы тратить время на пустую болтовню. Когда с едой было покончено, я тут же уходил, и, как вы могли догадаться, стоило мне переступить порог, голоса снова звучали в полную силу, а главной темой обсуждения наверняка был я.
Задевало ли меня подобное отношение? Не стану отрицать — да — но, как я упоминал ранее, я не стремился заводить друзей — у меня была иная цель.
— М-м-м… Выглядит превосходно, Хаку. Ты, похоже, превзошел сам себя.
Мой слуга весь зарделся от похвалы и застенчиво ответил:
— Спасибо, господин.
Я закатил глаза и с аппетитом принялся за тарелку дымящегося кацудона. Не думал, что я настолько голоден.
— А меня опять не угощаешь, — Асума деланно надулся. — Совсем он меня не любит, Хаку-чан.
Хаку хихикнул и разлил чай в две чашки. Предложив одну из них Асуме, он вновь тихо опустился на колени.
— Раз такой голодный, иди в столовую, — заявил я капризным тоном. — Тебя тут никто не держит.
— Но тебе же будет одиноко, если я уйду.
Я покраснел от смущения и бросил было на Асуму сердитый взгляд, но это не возымело должного эффекта, наоборот — он так рассмеялся, что сигарета выпала у него изо рта.
— Черт бы тебя побрал, Асума. Когда-нибудь ты мне весь кабинет спалишь! — я подобрал с пола дымящийся окурок и вышвырнул его в окно.
— Ох-х, а ведь это была последняя, — он с тоской проводил взглядом никотиновую гадость.
— Тебе все равно пора бросать курить. Это вредно.
— Хорошо, мамочка.
Я показал ему средний палец и проигнорировал ответный смешок. Все-таки мне было… осмелюсь сказать… приятно. Я бы скорее умер, чем признал это вслух, но я был благодарен ему за компанию. К тому же, Асума только вернулся из двухнедельной командировки, и я был рад его видеть.
Пока я обедал, он рассказывал о том, где побывал; Хаку, похоже, было интересно: он так и засыпал его вопросами. Я же сосредоточенно жевал и прикидывал, какие еще дела должен закончить, прежде чем смогу отправиться в додзё. Мне нужно было выпустить пар, и что подойдет для этой цели лучше, чем хорошая тренировка или спарринг?
— Закончил? — осведомился Асума, когда я, наконец, отложил в сторону палочки и отхлебнул чаю.
Я сыто икнул и кивнул:
— Да. Что у нас дальше?
Он запустил руку за пазуху и протянул мне свиток с именами всех грешников, доставленных в Бьяку-Синкё за последние несколько дней.
— Проверка, — напомнил он. — Где ты там обычно отделяешь зерна от плевел.
Я кивнул и пробежал глазами по списку; некоторые имена были мне знакомы. Особенно меня интересовали заключенные из Тосё-гу, ведь среди них должен быть он. Та сволочь, что снилась мне этой ночью. Меня мало интересовало его имя, но все-же…
— Хаку, пусть Тоя принесет мне папку с досье из Тосё-гу.
— Да, господин.
— Тебя интересует кто-то конкретный? — спросил Асума, стоило Хаку выйти. Я пожал плечами и напустил на себя невозмутимый вид.
— Да не то чтобы.
— Слышал, за их перевозку отвечал Забуза.
— Хм.
— И что ты устроил ему взбучку.
— … .
Асума усмехнулся и покачал головой.
— Знаешь, Учиха Саске, порой ты тот еще бессердечный ублюдок.
— Он сам нарывался, — жестко отчеканил я. — Ты бы видел, как он со мной разговаривал. Никакого уважения. Открытое и намеренное неподчинение. Он провоцировал меня, Асума.
Я встретился с ним взглядом, и мне вовсе не понравилось то, что я увидел. В карих глазах затаилась жалость и, возможно, грусть, я не знаю. Что бы это ни было, я только сильнее разозлился. К счастью, Хаку вернулся раньше, чем я успел сказать Асуме, куда он может засунуть и то, и другое.
— Вот досье, что вы просили, Саске-сама, — на пороге появился Тоя с огромной стопкой папок в руках. Подавив тяжелый вздох, я велел сложить их у стола. Хаку тем временем убрал поднос, и мы с Асумой, наконец, смогли приступить к работе. Помимо подробной информации о заключенном, каждое досье содержало два фотоснимка: в профиль и анфас.
Время от времени, держа в руках очередную папку, я делал вид, что вчитываюсь особенно внимательно, но на самом деле я едва сдерживался, чтобы не переворошить их все, и отыскать личное дело того грешника с синими глазами. Впрочем, его досье могло оказаться и у Асумы, мы ведь разделили работу пополам. В конечном итоге мои опасения подтвердились. Стопка уже подходила к концу, а я так и не нашел, что искал. Время от времени я исподтишка поглядывал в сторону Асумы, но знакомого лица на фотографиях все не было. Я собирался просмотреть дело некоего Хидана и перед этим по привычке скосил взгляд. От увиденного мое сердце забилось в волнительном предвкушении.
Оставалось только забрать папку у Асумы, так, чтобы он ничего не заподозрил.
— Хм-м-м…
— Что такое? — встрепенулся я.
— Да так, ничего, — ответил он, не отрываясь от записей. — Давненько я уже не видел ни у кого синих глаз. Такие не каждый день встретишь, а?
— Тебе нравятся его глаза, рад за тебя, — невозмутимо сказал я. — Не передашь мне это дело?
Асума недоуменно приподнял бровь и, хотя я и пытался выглядеть максимально равнодушно, он, должно быть, все равно что-то заметил, и со знающей улыбкой молча протянул мне папку.
Я прочистил горло, напустил на себя невозмутимый вид и, не обращая внимания на любопытный взгляд Асумы, открыл ее… чтобы тут же с досадой убедиться, что ничего не изменилось. На фотографии был тот, кого я видел той ночью и позже — во сне, только вместо злой гримасы на лице со шрамами была улыбка, как будто… как будто он радовался, что его поймали. Сказать по правде, я был сбит с толку, хотя, если подумать, было немало снимков, на которых грешники даже смеялись. На его левом виске наливался синяк; видимо, в местной тюрьме ему пришлось несладко, и все равно… в глубине его глаз был свет… и я никак не мог понять, что было тому причиной. Счастье? Внутренняя гармония?
И тут я все понял. «Боже правый. Он хороший человек. Он и в самом деле хороший человек».
Я хватанул ртом воздух и зажмурился; очевидно, во всем была виновата моя "особая способность", черт бы ее побрал.
— Саске? — обеспокоенно позвал Асума и я, опомнившись, тут же открыл глаза.
— Я… я в порядке, — проговорил я со слабой улыбкой. — Просто… немного… закружилась голова, вот и все.
— А…
Я вернулся к папке, на этот раз старательно избегая смотреть на фотографию, и начал читать.

Узумаки Наруто. Возраст: 19 лет.

Боже правый! Тот самый убийца. Я так и знал! Предчувствие не обмануло меня: он подходит для Гудана. Меня захлестнула волна такого безграничного облегчения, что я чуть было не сполз на пол. Какая разница, что видели мои глаза, к черту их, главное — нутро. Уж оно-то меня никогда не подводило.

Дата рождения: 10 октября. «О, только отпраздновал? На этот раз, видимо, в тюрьме».

Место рождения: Сикоку. «Ну конечно — язычник с юга».

К сожалению, за исключением того убийства, он был чист. Ни одного задержания, ни одного даже самого мелкого преступления. Тем не менее, читать его показания было небезынтересно. Судя по всему, он совершил убийство члена синдиката Бакуфу в целях самообороны. Вышеупомянутый якудза выстрелом из пистолета убил его девушку, и он был вынужден защищаться.
«Жизнь за жизнь, значит? Старо, как мир».
Посчитав, что узнал достаточно, я захлопнул папку. Настроение заметно улучшилось. С этого дня и до самого Гудана Узумаки Наруто будет жалеть, что вообще появился на свет. Уверен, к началу церемонии он сам будет молить о смерти.
Вот только Асуме обязательно нужно было встрять и испортить мне все веселье. Так и знал, что нельзя было брать его с собой.

Уже почти стемнело, когда я, наконец, закончил дела в восточном блоке, куда только что прибыли новые забитые заключенными автобусы, и поспешил во внутренний двор. Там, выстроенные в ряд, моего приговора уже ждали грешники, всего около тридцати. Их ножные кандалы были соединены между собой, руки им тоже заковали в цепи; я мысленно скривился от стоявшей там вони. Жалкие подобия людей.
И он тоже был здесь… Узумаки Наруто.
Мне безумно хотелось сразу же подойти к нему, но усилием воли я заставил себя шагать неспешно. Я останавливался напротив каждого грешника, а Асума называл имя и преступление. Нас сопровождали двое охранников, на случай если завяжется драка — что было весьма маловероятно, ведь двор был целиком оцеплен караульными, готовыми без промедления открыть огонь, если кому-то из грешников вздумается что-нибудь выкинуть.
— Сигуре, — зачитал Асума. — Азартные игры, магазинные кражи.
Я вгляделся в лицо трясущегося от страха мужчины напротив. Опущенный взгляд, борода, нечесаные космы, крупные капли пота на лбу. Рукоятью катаны я приподнял его подбородок и внимательно всмотрелся в лицо. Он едва смог взглянуть мне в глаза. Напрочь пропащая душа.
— Гудан, — холодно подытожил я и двинулся дальше.
Приговоренный исторг полузадушенный вскрик, Асума едва слышно вздохнул. Ему-то чего неймется?
С каждым новым именем в списке я все больше мрачнел, особенно когда очередь дошла до насильников и убийц. Особой бесчеловечностью среди них отличался некий Хидан. Даже сейчас он стоял, гордо задрав голову с зачесанными назад волосами (похоже, такая прическа пользовалась популярностью, по крайней мере, среди грешников), не выказывая и толики раскаяния за свои злодеяния. Душе столь черной никогда не познать искупление, ни один обряд не сможет ее очистить.
— По-твоему, все те люди заслуживали смерти? — холодно спросил я. — Поэтому ты насиловал их, снимал скальпы и отправлял части тел родным и близким?
Хидан смачно сплюнул, едва не попав на мою обувь. Грязная скотина.
— Ага. Эти паскуды сами напросились. Никто не хотел уверовать в моего Бога и его безграничную силу и милосердие. Они не заслужили прощения. Уж вы-то должны меня понять, господин полицейский.
«Как будто я стану опускаться до уровня какого-то спятившего гедониста».
Возможно, всему виной эта кривая ухмылка или, может, его уверенность в собственной правоте вывела меня из себя. Как бы то ни было, я не сдержался и без дальнейших раздумий с размаху ударил язычника тыльной стороной ладони по лицу. Его голова запрокинулась назад, из сломанного носа и разбитых губ потекла кровь. Полный боли вопль музыкой отозвался у меня в ушах. Асума тут же подал мне платок, чтобы я мог промокнуть пятна крови на форме.
— Гудан, — сказал я, мысленно отметив позже лично привести приговор в исполнение, и шагнул дальше.
Похоже, проведенная демонстрация силы возымела эффект: оставшиеся грешники выглядели еще более напуганными и жалкими. Былой хороший настрой исчез без следа, и к тому моменту, как очередь дошла до грешника с синими глазами, мое терпение было на исходе.
Я ни единой лишней секунды не желал видеть его лицо.
— Гу…, — я не успел договорить, как Асума шумно прочистил горло.
— Ну что еще? — прорычал я, повернувшись к нему вполоборота.
— Я ведь даже не успел назвать его имя, а ты уже выносишь приговор.
— В чем его вина, мне и так известно… и, ты, какого черта ты так стоишь? — рявкнул я, обращаясь уже к Узумаки Наруто. Все в нем приводило меня в бешенство.
Наруто поднял скованные руки, в извиняющемся жесте, но при этом его лицо выражало смесь интереса и брезгливости. Погодите-ка… брезгливости? Да как он смеет?
— Он поранил ноги, Саске, — пояснил Асума, и я в замешательстве посмотрел вниз. И верно — пятки Наруто были перевязаны, и он неуклюже переминался на цыпочках.
«И что с того? — хохотнул палач внутри меня. — Ему все равно умирать».

«Он убил мою невесту… девушку, которую я любил больше всего на свете, и собирался убить меня… у меня не было выхода… мне пришлось защищаться».

Перед глазами встали строки из его личного дела, и я против воли снова посмотрел ему в глаза… и, да, в этот раз — стоя буквально в шаге от него, я снова ощутил нечто сродни удару под дых, только… гораздо сильнее. Сумерки окрасили радужку его глаз в нежно-фиолетовый, и, клянусь, я заметил, как там, в самой их глубине, вспыхивают золотистые искры.
Мои глаза — глаза, что всегда видели "суть" и направляли сердце — защипало от открывшейся им истины. А истина была такова, что напротив меня стоял обычный юноша, который поступил так, как и любой, кто оказался бы на его месте. В отличие от меня, бессильного покарать убийц своей семьи, этот Наруто отомстил. Вместо того, чтобы сбежать, поджав хвост, он, как сумел, ответил ударом на удар.
… и за это я возненавидел его. Ведь он выпустил на волю ту часть меня, что прежде была так надежно сокрыта от всех.
— Гудан, — злобно процедил я сквозь зубы.
Асума вздохнул чуть громче обычного, выражение неприязни на лице Наруто стало почти явным. Мне хотелось его ударить, и, как только это желание стало почти невыносимым, он стиснул зубы и наконец отвел взгляд в сторону, готовый ко всему.
Я чуть ослабил хватку на рукояти вакидзаси — проклятье, я сам не заметил, когда вцепился в нее, и даже более того — когда подошла очередь следующего грешника, мне стало заметно легче дышать, и я смог расслабить напряженные до боли плечи. Сегодня Хаку сделает мне шикарный массаж. Видит Бог, мне это необходимо.

— Итак, подведем итоги… из тридцати грешников ты пощадил пятерых, — голос Асумы сочился сарказмом. К этому моменту мы уже вернулись в мой кабинет, и я решил, что на сегодня хватит. У меня начинала болеть голова. — Поздравляю, Саске.
— Спасибо, — ответил я не менее саркастично.
Асума всплеснул руками.
— Боже милостивый, — наконец, его прорвало. — Что на тебя нашло? В этом году ты решил побить все рекорды?
Я застонал и потер ноющие виски, а он все говорил, и говорил, …
Наконец я не выдержал и сорвался:
— Да чего ты от меня хочешь?
— Хоть каплю милосердия! Хотя, наверное, я прошу слишком многого.
Я фыркнул и поднялся на ноги. Хватит с меня этих разговоров. Не вижу смысла в том, чтобы сидеть здесь и выслушивать, как…
— Итачи был бы очень разочарован, — тихо произнес он.
Из легких вышибло весь воздух; в глазах защипало от непрошенных слез.
Это было нечестно. Это было совсем нечестно. Удар ниже пояса, и Асума нанес его намеренно. Брат и родители — единственные, ради кого я жил. Итачи был моим заступником, моим миром, моим… моим всем. Я безгранично в него верил и, будучи младшим братом, искренне им восхищался. Использовать его имя вот так было… просто нечестно. Когда я справился с нахлынувшим порывом и удостоверился, что держу себя в руках, я резко развернулся и вперил в Асуму холодный взгляд.
— На сегодня достаточно, Асума. Можешь идти.
— Пока их всех не порешили, хотя бы найди им какое-нибудь занятие. У нас здесь полно работы, — он, как обычно, меня проигнорировал. — Все больше очистившихся грешников отбывают в город, нам нужны рабочие руки. Почему бы не поручить часть дел тем, кто и сам скоро откинется или, например, раненым,… хотя бы вот этому… э-э… Узумаки Наруто…
Я застыл.
— … что толку пытать его день и ночь? Лучше займи его хоть чем-то полезным.
— Предлагаешь мне пустить убийцу спокойно здесь разгуливать, Асума? Думаешь, я позволю грязному грешнику осквернять эту землю? Совсем из ума выжил?
— Ты так говоришь, будто он перерезал целую толпу людей. Ты видел его дело, Саске. Мы оба прекрасно знаем, что он бы никогда так не поступил.
— О, но он поступил —
— Потому что его вынудили —
— … он нечист…
— Он всего лишь человек —
— … и недостоин ступать по этой земле…
— На его месте ты сам поступил бы так же, Саске! Открой уже свои чертовы глаза и взгляни в лицо правде!
— Я НЕ ПОЗВОЛЮ убийце топтать священную землю моих предков! — прокричал я, громко ударив кулаком о стену.
Мы оба, тяжело дыша, буравили друг друга злобными взглядами. Я не хотел ссориться, но он не оставил мне выбора.
— Пошел вон, — отчеканил я уже тише. — Прошу тебя… уйди… пока не случилось непоправимого.
Асума фыркнул и отвесил насмешливый поклон.
— Я как раз собирался, мой господин. Более не смею очернять своим присутствием столь дорогие вашему сердцу земли клана Учиха.
— Асума…, — предупреждающе прорычал я.
— Ухожу. Ухожу. Твою мать, Саске. Найди уже себе кого-нибудь.
Я задохнулся от возмущения, кровь бросилась к щекам. Асума усмехнулся и направился к выходу, а я глядел на его удаляющуюся спину и все никак не мог оправиться от унижения. Да как он смеет даже предполагать, что корень всех проблем лежит в… в… этом? Что он, что Орочимару — никакой разницы.
И все же…

— Вы слишком напряжены, господин, — заметил Хаку, разминая мои плечи. Его мягкие, но в то же время сильные руки творили чудеса.
Долгий день, наконец, подошел к концу, и я лежал на футоне, подставив спину волшебным прикосновениям моего слуги. Ведущие в сад сёдзи, были приоткрыты, и прохладный ночной воздух смешивался со сладким ароматом свечей, курений и масел. Впервые за много недель я по-настоящему расслабился.
— День выдался тяжелый, — со вздохом подтвердил я, сонно щурясь от прикосновений. От плеч Хаку спустился ниже; к весьма чувствительному для меня месту. Тело отреагировало на прикосновения самым естественным образом, и я немного поерзал, чтобы облегчить "растущий" дискомфорт.
— Что ж, надеюсь, сегодня господин останется мной доволен, — мягко сказал Хаку, снова возвращаясь к плечам и разминая тугие узлы мышц.
Я охнул и отвернулся; даже зажмурившись я видел перед собой те синие глаза и не мог спрятаться от их взгляда.

Презрение. Неприязнь. Злость. И все это для меня.

«Он убил мою невесту… девушку, которую я любил больше всего на свете...».
Интересно, какой она была? Та, ради которой он пошел на смертный грех. Была ли эта его любовь к ней настолько сильна? И может ли любовь служить оправданием для того, что он совершил?
— Хаку? — неожиданно для самого себя позвал я, сгоняя дрему.
— Да, господин?
— … я… думаешь, я бессердечен?
С какой стати меня вообще интересовало его мнение? Что я надеялся услышать? Слова поддержки? Неужели слова Асумы так сильно задели меня?
Руки Хаку едва заметно дрогнули, и я почти слышал, как вращаются шестеренки у него в голове, пока он пытался сообразить, что ответить, чтобы я не расстроился.
— Господин… вы сделали немало хорошего, — дипломатично начал он.
— Ты не ответил на вопрос.
— Простите, господин, но я не могу…
— Забудь, — с тяжелым вздохом оборвал я его и снова закрыл глаза, — это не важно.
Но это было важно. Будь мой брат жив… гордился бы он мной? Тем, кем я стал? Уже в юном возрасте он был умелым воином, которого никто не мог одолеть в поединке. Я всегда хотел, чтобы он гордился мной; хотел доказать, что могу быть таким же сильным.
«Так ответь, нии-сан… гордился бы ты мной? Или же презрел бы тот путь, что я избрал?».
Закончив разминать мои бедра, Хаку перешел к ягодицам, и я задрожал. Я до сих пор не мог привыкнуть к таким откровенным прикосновениям, мне пришлось напомнить себе, что мой слуга всего лишь выполнял свою работу. Я закусил губу, чтобы не застонать, когда он обхватил ладонями мои ягодицы и начал массировать их так нежно… так тщательно… и так мастерски. Я поджал пальцы на ногах. Сколько бы я ни убеждал себя, что возбуждение — это всего лишь естественная реакция тела на интимные прикосновения, и мои личные чувства тут не причем, я никак не мог отгородиться от удовольствия, что испытывал.
«Чем он сейчас занимается?».
Ладонь Хаку скользнула между моих ягодиц, и я вздрогнул от неожиданности.
— Простите господин, — выдохнул он, но в его тоне не было ни капли сожаления. Судя по голосу, он запыхался, да и дыхание было частым и неровным. Несчастный дурак. Только в такие моменты он и мог меня коснуться; так почему бы не проявить снисхождение? Остановить его сейчас будет просто жестоко.
«Проклинает ли он меня с каждым вдохом, запертый глубоко под землей?»
Я ощутил прикосновение пальцев к яичкам… потом еще раз… и еще (совершенно точно намеренное) и закусил подушку.
«Думает ли он обо мне? Желает ли мне смерти? Хочется ли ему причинить мне боль?»
Мой каменно-твердый член упирался в живот и было больно… даже дышать. Эта боль была мне незнакома, непостижима, и хоть раньше мне приходилось мастурбировать… сегодня… все было… совсем по-другому…
«Горит ли пламя ненависти в его глазах?»
… сильнее…
Я застонал и вцепился в простыни; руки Хаку стали двигаться жестче… быстрее…
«Ненавидишь ли ты меня, Узумаки Наруто?…»
Черт бы тебя побрал, Хаку… о Боже… не… не трогай меня… так…
«… так же, как я ненавижу и презираю тебя? … так же, как я жажду твоей крови?…»
От очередного движения мои ягодицы раздвинулись, обнажив анус — всего на пару мгновений — но и этого оказалось достаточно, чтобы мой самоконтроль разбился вдребезги. Да и ни к чему противиться неизбежному.
«Проклятье».
Я кончил сильнее, чем когда-либо; мой сдавленный стон утонул в подушке, я весь дрожал, тело горело от стыда за этот момент слабости. Как же я жалок; я едва сдерживал слезы досады, и, уверен, будь Орочимару сейчас здесь, он бы катался по полу от смеха. Я, неприступный и холодный, как айсберг, не продержался и пяти минут.
Может, он и Асума правы. Может, мне и в самом деле нужно…
«Нет! Помни, чему тебя учили жрецы! Ты слабеешь, потакая плотским желаниям. Ты должен быть сильнее этого, Саске. Ради блага Бьяку-Синкё».
— Мой… мой господин?
— Что? — устало простонал я.
— Я извиняюсь за то, что посмел…
— Да. Извиняешься, — я, слабо улыбаясь, перевернулся на спину; глаза слипались, меня клонило в сон. Хаку тоже запыхался, но все же был очень горд собой. Я прикрылся и с тяжелым вздохом, встал на нетвердые ноги.
— Прибери здесь, — приказал я, вытеревшись и бросил ему перепачканное спермой полотенце. Я набросил юкату и вышел на свежий воздух. Ноги увели меня к пруду с карпами кои. Я присел на корточки и уставился на свое бледное отражение в прозрачной воде.
На небе светила полная луна, порыв ветра ласково коснулся разгоряченной кожи, и я закрыл глаза, преклоняясь перед волшебством природы.
«… что толку пытать его день и ночь? Лучше займи его хоть чем-то полезным»
«Чтоб ты провалился, Асума».
… Я знал, что буду сожалеть о своем решении всю оставшуюся жизнь.

@темы: переводы, sin, Naruto

---

Superfreakonomics

не этого, совсем не этого я ожидала от "обязательного домашнего чтения в рамках курса"
приятно иногда ошибаться
спасибо, док

@темы: книги, английский

---

4 глава?

нет! кое-что получше!

ЭПИГРАФ К НЕЙ!!!

ну то есть опять-таки не совсем он

Художественный перевод - это для меня что-то новое и неизведанное. Порой даже пугающее.
А при слове "поэзия" у меня вообще начинается нервный тик.
Так уж вышло, что (практически?) каждая глава моего любимого фанфика имеет эпиграф. В виде, сука, стихотворения. Вот и в 4 главе есть танка.
Танка есть, а готовенького перевода на русский - нет
А я очень загналась по этому поводу. Я ведь хочу, чтобы у меня там все было.. нууу.. четко, епта.

И вот я пошла постигать моно-но-аварэ и тайны загадочной японской души
...не слишком успешно Печален самурай

впору было бы отчаяться, но тут...

...снизошло просветление

точнее, не так

сложилось впечатление:
перевод японской поэзии - это такой чужой монастырь, где все Д'Артаньяны, и у каждого свой устав.

чего хотят, то и воротят. кто-то успешно, кто-то не очень, кто-то говорит, что он там один Д'Артаньян, а все остальные...

Но меня это, конечно, не касается. Яж не японист. И не поэт. И японского не знаю. И вообще, переводить перевод - это уже извращение какое-то, а что уж тут, придется.

поэтому я просто сделаю все нежно и с любовью
и тоже чего-нибудь наворочу там

Саске, который увидел мой черновой вариант

(превью)

@темы: переводы, арт, ах этот бренный мир

---

Где-то в Африке сейчас идет снег

Точно. Снег.

Название: Грех
Автор: Kiya Sama
Оригинал: www.fanfiction.net/s/7675205/1/Sin
Переводчик: Morokei
Персонажи: Саске/Наруто
Рейтинг: NC-17
Жанр: слэш, приключения, ангст, драма
Предупреждения: насилие, нецензурная лексика, AU
Саммари: Не знающий жалости капитан элитного подразделения и заключенный, вынужденный бороться за жизнь. Добро пожаловать в Бьяку-Синкё – место, где вы очиститесь от грехов. Вот только от искушения не скрыться, а сопротивление бессмысленно.
Примечание:

(выборочно со слов автора)

Это не чисто самурайская историческая ау в обычном понимании слова, но мир, где сосуществуют древние традиции и новые технологии. Так, вам встретится много отсылок к эпохам Эдо и Токугава, но в то же время, как и в оригинальной серии "Наруто", здесь присутствуют некоторые элементы современного мира.
Во-вторых, в фанфике есть графичные описания сцен насилия и пыток. Возможно, вам будет неприятно это читать, но тут уж ничего не поделаешь, пытки есть пытки.
В третьих, может показаться, что внутренний голос героев "звучит" несколько старше их возраста. Такие изменения преднамеренны и обоснованы. Предполагается, что уже повзрослевшие персонажи рассказывают читателям о давних событиях из своего прошлого.
Приятного чтения!

Еще пара слов

Анечка

Featherine Augusta Aurora, спасибо за твои советы и помощь с переводом и редактированием сама бы я точно все не разглядела.

1 Фарфоровая статуэтка

2 Грешник с синими глазами

3 Мысли вслух

3 Мысли вслух

Вещи не умирают и не исчезают бесследно,
но возвращаются: вновь вырастает рука из культи;
и голова преспокойно срастается с шеей,
оживший мертвец, как ни в чем не бывало, румян и подвижен.
А попозднее окажется - это неправда:
старушка не спит в волчьем брюхе -
она умирает
- Кимико Хан (пер. Надия Зак)

Ее волосы пахли свежими цветами, и когда я зарылся лицом в мягкие розовые пряди, она заливисто расхохоталась. Мне хотелось раствориться в этом звенящем смехе; я крепче прижал к себе ее стройное тело. Она беззвучно вздохнула — ей явно хотелось продолжения, и кто я такой, чтобы отказывать любимой в ее желаниях.
«Наруто, — я касался ее там, в том самом месте, где было так горячо и влажно, а она все стонала, — Наруто… Наруто…».
«Сакура», — хрипло выдохнул я и вошел в нее так глубоко, как только мог. Мне было просто чертовски хорошо.
Чуть поднапрягшись, я ловко подмял ее под себя; она охнула и со смешком выдохнула мое имя. Возбуждение достигло пламенного апогея, и я стал двигаться быстрее, резче, желая доставить ей не меньшее удовольствие, чем получал сам.
Но…
Все это время она упрямо глядела куда-то влево. «Посмотри на меня, — умолял я. — Ну же, посмотри!».
Ответа не последовало; она, самозабвенно закусив палец, так и продолжала вскидывать бедра в такт моим яростным движениям. Неужели я не удовлетворял ее? Неужели она пошла на близость со мной только затем, чтобы мне угодить? На что, черт возьми, она вообще там уставилась? Разве не заслужил я хоть капли внимания и любви?
«Посмотри на меня!»
А в ответ — очередной тихий вздох. С тем же успехом я мог бы заниматься сексом с куклой, и это просто выводило меня из себя. Я был зол — прямо как в тот раз, когда я увидел ее голой с тем ублюдком...
«Зачем ты тратишь на меня время, Наруто?» — удостоился я, наконец, ее внимания, и вот она уже почти повернулась в мою сторону, как у меня в горле застрял крик ужаса. Я уже знал, что увижу, но взгляда отвести не мог. Она просто не позволила бы мне.
«Нравится тебе трахать труп, а?»
Ее губы растянулись в такой жуткой гримасе, что я весь затрясся от страха и омерзения; а она все не отпускала меня. Мой член зажало внутри ее тела, словно в капкане, и казалось, что посмей я дернуться, как его челюсти сомкнутся.
«О, Боже…»
«Разве я не красива, Наруто?».
С месивом вместо половины лица? Вот уж вряд ли.
Темная смолянисто-черная кровь вперемешку с мозгами, кусочками костей и свисавшими с челюсти обрывками плоти — все в лучших традициях дешевых ужастиков. Я с омерзением смотрел на то, что осталось от прежде прекрасного лица, и мой желудок болезненно сжимался в такт слабым сокращениям неприкрытых кожей мышц и кровеносных сосудов.
«Сакура, прости меня. Мне жаль, ужасно жаль, что так вышло…».
«Неужели? — глумливо оскалилась она и протянула костлявую руку — прежде здоровая и мягкая, она превратилась в голую кость, и лишь кое-где с нее свисали рваные лоскуты кожи — к моему лицу. — А я вот не верю, Наруто. Я думаю, что ты рад. Рад, что меня убили, разве нет? Я ведь заслужила это, я ведь изменила тебе».
Никто не заслуживает смерти…никто…
«Лжец. Лжец. Лжец. Лжец. Какой же ты лжец».
Сакура…прошу тебя...
«Не успела я умереть, как ты уже нашел мне замену, да?».
У меня нет никого, кроме тебя…никогда не будет никого, кроме тебя…
«Лжец. Лжец. Лжец. Лжец. Какой же ты лжец, Наруто, но я тебя прощаю… Я никогда не отпущу тебя. Ты ведь знаешь. Мы с тобой всегда будем вместе. Всегда. Ты мой, Наруто. Помни об этом. Ты всегда будешь…моим…Наруто…».
…мой Наруто…
…Наруто…
…аруто...
…руто…
…уто…

— Эй! Просыпайся, мать твою!
От резкого тычка под ребра я живо распахнул глаза, и тут же попытался отползти подальше. В ответ на неловкое движение ноги и поясница протестующе заныли. Я часто заморгал, силясь отделить кошмар от реальности и потер налитые свинцом веки. Я не знал какое сейчас время суток, и определить его, сидя в тюремной камере глубоко под землей, не представлялось возможным. От поверхности меня отделяла толща камня, а единственной защитой от прохлады и сырости служила колючая мешковина — жалкое подобие одеяла, да изъеденный молью матрас, такой тонкий, что спиной я чувствовал каждый камень.
Я хмуро оглядел длинную палку — причину моего пробуждения — и затем перевел взгляд с орудия пыток на своего довольного палача. Нас разделяла стальная решетка. Между прочными прутьями с трудом можно было просунуть руку, но зато снизу находился прямоугольный проем, через который Шикамару и протолкнул тонкий жестяной поднос с едой.
— Тебе надо поесть, — тихо сказал он. — Выглядишь дерьмово.
В ответ я показал ему средний палец и — как бы ни унизительно это было — через силу встал на четвереньки и пополз к еде. Ноги пульсировали тупой болью, и я не был уверен, что вообще когда-нибудь смогу нормально ходить. Я взял с подноса небольшой рисовый шарик. Он был жесткий и почти остывший, но, учитывая, что это был мой первый обед с… не помню, каких пор, жаловаться было грех. Ел я жадно, не обращая внимания на пристальный взгляд Шикамару. Порции хватило на три укуса. Когда я закончил, он пододвинул ко мне маленькую жестяную банку с водой, и я расправился с ней так же быстро.
Изо рта вырвалась голодная отрыжка. Я не наелся.
— Это что, все? — я без церемоний облизал грязные пальцы — окружающая обстановка никак не располагала к соблюдению приличий, знаете ли.
— Тут вообще-то не пятизвездочный отель.
— Это я уже понял.
Свет ламп из коридора нет-нет, да и падал на лицо Шикамару, и я, должен признаться, был рад снова его видеть. Настолько, что слезы так и норовили покатиться из глаз.
Я прочистил горло, чтобы прогнать из голоса хрипотцу и волнение, и спросил:
— Сколько я уже тут?
— Два дня, — тихо ответил Шикамару и внимательно оглядел меня своими темными глазами.
«Целых два дня?! Как… почему…?».
— Вчера за тобой приходили, но ты был в лихорадке и все бормотал хрен разберешь что. Я еле уговорил их оставить тебя в покое.
Шикамару опустил палку на пол и воровато огляделся по сторонам. Убедившись, что все чисто, он вынул из рукава маленький тюбик.
— Я тут тебе кое-что принес для твоих ног. Спер из кабинета Кабуто, пока тот не видел.
Он сквозь прутья протянул мне лекарство, которое я поспешно схватил и затем так же быстро спрятал в складках одежды.
— У тебя, скорее всего, начинается заражение, — он кивнул на мои ноги. — Регулярно втирай мазь в раны. Должно помочь.
Я оглядел свои ноги; кажется, пока я валялся без сознания, кто-то сменил повязки. Снять их и затем наложить снова будет не сложно.
— Спасибо, приятель, — сказал я со всей искренностью, на которую был способен, и хотел было добавить еще что-нибудь, но тут Шикамару собрался уходить. Он взял свою палку, поднялся на ноги и направился к выходу; я лихорадочно подыскивал слова, которые смогут задержать его еще ненадолго. Мне не хотелось оставаться одному. Одиночество убьет меня вернее, чем инфекция.
— Сколько сейчас времени? — выпалил я, подползая ближе к решетке и хватаясь за прутья, как утопающий хватается за спасательный круг.
Он остановился и снова повернулся в мою сторону. Некоторое время он молчал, видимо, пытаясь решить, стоит ли вообще продолжать разговор, и, спустя несколько долгих секунд, наконец, ответил:
— Почти полдень. Все остальные уже работают.
— Работают?
Шикамару кивнул.
— Ага… Пока твоя судьба еще решается, скучать тут не придется. — Он собирался сказать что-то еще, но, похоже, передумал. Как будто я не вижу, что он что-то скрывает.
— Что значит решается? Я думал, наказание одно для всех.
Он тяжело вздохнул и шагнул назад, как если бы ему хотелось оказаться где-нибудь подальше от меня.
— Есть те, чьи грехи тяжелее прочих… вот и вся разница.
— И что с ними делают? — я изнывал от волнения и колючего страха. — Давай, говори уже!
— Тише, — прошипел он. — Я вообще не должен здесь находиться. Ты хоть знаешь, сколько я заплатил тому уроду на входе, чтобы он пустил меня к тебе?
Я напустил на себя виноватый вид, но раскаяния не чувствовал. Мне нужно было знать правду.
— Меня… меня будут пытать? — наконец выдавил я ломаным голосом.
Опущенный взгляд был мне ответом, и я, не замечая боли от впившихся в ладони болтов, стиснул руками прутья решетки. Я сильно прикусил губу и прислонил к холодной стали полыхающий жаром лоб, силясь убедить себя, что справлюсь со всем; что бы эти ублюдки для меня не заготовили. Я уже прошел через тот дурацкий обряд очищения, так что может быть хуже?
— Кто такая Сакура? — вопрос застал меня врасплох, и я удивленно уставился на Шикамару. На его лице читалась борьба между сочувствием и любопытством. Вроде как он пытался не жалеть меня слишком сильно, но получалось у него так себе.
— Она…, — я с трудом сглотнул, — была моей девушкой… пару лет назад… .
«А потом ее убил тот, с кем она мне изменяла».
— Была?
— Она умерла, — проговорил я бесцветным тоном и медленно покачал головой в ответ на немой вопрос. — Нет. Я ее не убивал. Я здесь не поэтому.
— А.
— Почему ты спросил?
— В бреду ты постоянно повторял ее имя, — он тяжело вздохнул. — Что ж, теперь я хотя бы точно знаю, что в тот раз ты и правда обознался.
«Обознался?» О чем это он вообще? Я не знал, что и думать… пока не заметил его слабую ухмылку. Кровь тут же бросилась мне в лицо.
«Ах, об этом…»
Он тихо засмеялся и пошел к выходу.
— Ага, вали давай, — смущенно буркнул я и отвернулся.
Эхо его голоса все не стихало у меня в голове, пока я полз в дальний угол камеры: нужно было обработать раны. Не то чтобы ползти пришлось долго. Камера была размером с мою бывшую гостиную (которая одновременно служила мне еще и спальней). Морщась, я медленно снял бинты. Свет еле проникал сюда, и видно было плохо, но я все же сумел разглядеть ярко-фиолетовые синяки; скорее всего, раны загноились. Если Шикамару прав, худшее было еще впереди. Как раз то, что нужно перед пытками.
Кстати о пытках… когда Шикамару припомнил мне, как я оконфузился, я, и без того злой на того типа, разъярился еще сильнее… в униформе я бы ни за что не спутал его с девчонкой. Он стоял рядом с тем, кого Шикамару назвал «боссом», так что, скорее всего и сам был не так прост. Но тогда зачем он целых два дня трясся с нами в том адовом автобусе? Шпионил? Возможно. Смотрел, вынюхивал, а потом бежал отчитываться своему начальнику.
И что в таком случае он скажет обо мне?
Я замер, оглушенный внезапно нахлынувшей паникой.
«Блядь!». А не решил ли он, что я из «этих»? Да, я поглядывал на него время от времени, но так ни разу и не подошел; вряд ли даже выразил свою заинтересованность хоть сколько-нибудь явно. Хотелось верить, что я не производил впечатление озабоченного, но, почему тогда он так смотрел на меня там, в яме? Вряд ли он был настолько сильно рад нашей скорой встрече, скорее наоборот — эта его улыбочка больше походила на злобный оскал. Этот парень явно из тех, кто упивается властью и не гнушается пользоваться своим положением. Короче, все признаки указывали на то, что он тот еще сукин сын.
«…и надо было тебе на него пялиться...».
— Да, вот только я думал, что он — это, блядь, «она», — прошипел я вполголоса и снова принялся за раны. Запашок у мази был тот еще; похоже на тухлые яйца. Но все-таки она подействовала: я еще только начал заново накладывать повязки, а боль уже понемногу стихала.
За неимением других дел, я решил осмотреть свое нынешнее жилище. Оперевшись о стену, я с трудом привстал… и тут же чуть не упал обратно — ноги отказывались меня слушаться. Тогда я крепче вцепился в прохладные камни, досчитал до десяти и затем на цыпочках сделал шаг, потом еще один, и так, пока не обошел всю камеру по периметру — всего получилось сто четырнадцать шагов — вместе с той стороной, где вместо стены была стальная решетка. Я снова проковылял к ней и попытался было осмотреть коридор, но не смог даже протиснуть голову сквозь прутья, так что эту затею пришлось отбросить и дальше уже полагаться на слух.
Охраны не было — что само по себе необычно; хотя, может, они просто стояли дальше и отсюда я просто не мог их заметить. Коридор мало чем отличался от того, по которому нас вели в самом начале. На вбитых в каменные стены крюках висели масляные лампы, и только треск пламени нарушал тишину, да время от времени разбивались о пол невидимые капли… Словно в целом мире больше не осталось ни одной живой души. Что же это за место? Это здесь держат убийц вроде меня? Но тогда здесь должна быть куча наро…
«Все остальные сейчас работают».
Я обессиленно сполз на пол. Поверить не могу, что я и в самом деле так думал, но тогда я убить был готов за то, чтобы пойти работать. Пусть даже и туалеты чистить… что угодно, лишь бы не сидеть в этой дыре. Мне хотелось вдыхать свежий воздух. Видеть других людей… говорить с ними… снова чувствовать себя живым…
… и облегчиться.
А раз уж туалета поблизости не видно…
Я вздохнул.
«Что ж, ничего не поделаешь. В жопу приличия».

—

Харуно Сакура была любовью всей моей жизни.
То есть, это я думал так на протяжении примерно полутора лет.
Сейчас, спустя столько времени, я не мог понять, что она вообще во мне нашла. Между нами не было абсолютно ничего общего. История банальна донельзя: неудачник встречает шикарную красотку, они влюбляются друг в друга и живут вместе долго и счастливо. Вот только в реальности никакого «долго и счастливо» не получилось.
Я уже упоминал, что девушек часто пугали мои шрамы на щеках и показное нахальство; так было на протяжении шестнадцати лет. Казалось, с самого первого дня моей жизни все было против меня. Отца я никогда не знал, а мама умерла от холеры, когда мне было всего года два, или, может, три; эпидемия тогда полыхала вовсю. Я родился в маленьком рыбацком городке неподалеку от Сикоку. Да-да, далеко-о-о на юге, и летом там стояла невыносимая изнуряющая жара. Жили мы небогато, и если у меня и остались какие-то родственники, до меня им точно не было дела. Я бы так и отправился следом за мамой, если бы спустя пару дней после того, как ее не стало, меня не нашел странствующий лекарь.
Какая горькая ирония. Приди он неделей раньше, и, может, мама осталась бы жива.
Как бы то ни было, вместо того, чтобы просто бросить меня там — а так на его месте поступили бы многие — он взял меня с собой в Нагасаки и оставил на попечении своей младшей сестры… вдовы, которую явно не обрадовало появление в доме еще одного голодного рта.
Она меня даже за человека не считала, иначе не скажешь: даже в мороз выгоняла спать на улицу, не пускала за стол к остальным детям, так что я вынужден был довольствоваться объедками. Одежда мне доставалась старая, порой настолько изношенная и рваная, что едва прикрывала тело, а что до обуви… Да бросьте. Был у меня один тапок, и то хорошо. Она никогда не упускала случая меня унизить; указать, что я им не ровня, чужой. Сказать по правде, это было больно… очень больно. И что же я делал, чтобы скрыть обиду? Изводил окружающих, как мог. Особенно своих драгоценных «братишек». Хотя, надо сказать, эти маленькие изверги — всего пятеро, причем двое были примерно на год меня старше — тоже в долгу не оставались. Они ни разу, даже когда матери не было дома, не проявили ко мне ни капли дружелюбия или сочувствия. В отместку я устраивал самые злые розыгрыши, какие только мог придумать: остриг старшему волосы, пока он спал, искромсал ножом их праздничные костюмы, подсыпал песок в еду, и постоянно подначивал делать всякие глупости. Так, однажды я на спор заставил младших перейти реку вброд, уверяя их что дело пустяковое и бояться нечего. А когда они, сплошь искусанные пиявками, побежали плакаться мамочке, я был тем, кто смеется последним.
Правда, недолго.
За такие проделки мне сильно доставалось, но я всегда упрямо сносил побои и не давал воли слезам перед другими детьми; а то эти паршивцы только что в очередь не выстраивались, чтобы посмотреть, как я разревусь. Пока их мать отхаживала меня по спине и заду, я пытался отвлечься и думать о чем-то приятном: о том, например, как я вырасту, стану полицейским и посажу за решетку эту тетку вместе с ее спиногрызами.
Последней каплей стало то, что она всерьез вознамерилась меня убить. Мне стоило сразу заподозрить неладное, когда у меня разболелся живот и начался понос. Если бы я в тот день не проходил мимо аптеки старика Исизути и случайно не подслушал их разговор — точно ли лекарство вызовет сильную рвоту? — я бы, наверное, не дожил до утра.
Так, в восемь лет я чуть ли не босиком убежал из "дома" и стал бродяжничать. Я нигде не задерживался дольше шести месяцев; перебирался из города в город, из деревни в деревню, чтобы не привлекать лишнего внимания. Мне бесчисленное количество раз приходилось представляться чужими именами и врать о своем возрасте, иначе никто не взял бы меня на работу и мне просто не на что было бы жить. Что до образования, в школу я никогда не ходил, да и зачем, если судьба сама давала мне бесценные жизненные уроки. Впрочем читать и писать я все же выучился— благодаря одной семейной паре, которая приютила меня, тогда еще мальчишку, на какое-то время. Даже и будь у меня возможность пойти в школу, я бы вряд ли стал прилежным учеником. Я ведь непоседа, помните?
Когда мне исполнилось шестнадцать, я вернулся в Нагасаки в надежде найти того лекаря и поблагодарить его за свое спасение...ну, может, еще рассказать ему, как "добра" была ко мне его сестра. Однако по прибытии меня ждали плохие новости: старик вот уже несколько лет как скончался, оставив после себя огромный долг — работа странствующего лекаря не приносила много денег, а его домик выставили на аукцион, которым заправляла одна из самых влиятельных в Японии группировок якудза.
Так началось мое знакомство с мрачным и грязным преступным миром. Вот уж где я не хотел бы оказаться — и не оказался бы — не чувствуй я себя обязанным перед стариком. Мне хотелось отплатить ему, как-нибудь рассчитаться с его долгами, и если это означало, что мне придется работать на якудза… что ж, так тому и быть.
Тогда-то я и встретил Масакату Кодзиму... которого впоследствии убил.
Кодзима был моим другом и наставником, или, по крайне мере, я считал его таковым. Мелкая сошка в синдикате Бакуфу, он все надеялся пробиться к верхам, попутно работая на побегушках и выполняя маловажные поручения, навроде припугнуть должников или убедить особо шустрых не рыпаться и держать язык за зубами. Мне нельзя было ходить "на дело" вместе с ним, но позже, за ужином в его любимом ресторане, он описывал мне свои похождения во всех подробностях.
Мне казалось, что круче него никого нет. Он всегда одевался так, будто собрался на вечеринку. Гладко зачесанные черные волосы — прямиком из эры рок-н-ролла, белые льняные костюмы, цветастые гавайские рубашки, в вырезе которых виднелась его волосатая грудь, дорогущая золотая цепь на шее и солнечные очки — Кодзима умел произвести впечатление. Из угла рта у него постоянно свисала сигарета, а разговаривал он низким тоном, лениво растягивая слова, будто все время в мире принадлежало только ему. Порой я ловил себя на том, что пытаюсь подражать манере речи Кодзимы, и, понимая, насколько нелепым кажусь, тут же осекался. На каждом из его крупных пальцев было как минимум по одному золотому или серебряному кольцу, но особенно ценным было только одно — то, что говорило о его принадлежности к Бакуфу.
— Однажды, — тянул он, выдыхая мне в лицо табачный дым, — однажды ты получишь свое собственное кольцо, Наруто. Мы с тобой… братья навек.
Я хотел было сказать ему, что не собираюсь становиться якудза; и вообще вожу с ними компанию только потому, что должен каждые две недели отдавать деньги самому Кодзиме, или же его напарнику — жирной уродливой сволочи Итимуре. В противном случае у меня начались бы проблемы. Мне невероятно повезло заполучить расположение Кодзимы. Это он замолвил за меня словечко и выбил разрешение вносить плату не еженедельно, а дважды в месяц, иначе я бы на работе жопу рвал, и все равно едва ли наскребал бы нужную сумму.
Я негласно стал его "младшим братом", и передо мной открылись двери в места, куда прежде ход был заказан. Так, например, я впервые оказался в квартале красных фонарей. До сих пор помню предшествовавший этому разговор с Кодзимой и то чувство стыда и неловкости, что я тогда испытал. Свидетелем моего унижения был и Итимура, куда же без него.
Все началось с того, как Кодзима распылялся о девице с которой провел прошлую ночь.
— Я, наверное, вшей от нее подцепил. Чешусь как собака шелудивая.
— К врачу сходи, — посоветовал Итимура и сунул в рот очередную порцию острой лапши, — тоже мне новость.
Кодзима заворчал и сунул в рот сигарету. Позволив мне дать ему прикурить, он нетерпеливо и глубоко затянулся, после чего уселся поудобнее и угрюмо скривился.
— Надо бы остыть… может даже, снова наведаться в квартал красных фонарей.
Итимура заржал, отчего во все стороны разлетелась слюна вперемешку с непрожеванной пищей, и покачал головой
— Да ладно? Че, и пацан с нами?
Кодзима смерил меня долгим взглядом, а я изо всех сил пытался сохранять невозмутимый вид. Я ни разу в жизни толком не был с женщиной. Весь свой небогатый опыт сексуальных отношений я приобрел в четырнадцать лет, когда поспорил со своими приятелями, что пересплю с одной дамочкой, жившей неподалеку — кажется, она положила на меня глаз. Она уже стащила с меня штаны и как раз собиралась перейти к самому главному, как откуда ни возьмись, появился ее муж! Что и говорить, такой позор я никогда не забуду. Вот он я, четырнадцатилетний девственник, бегу по улице, путаясь в штанах, пока в меня палит из ружья какой-то старый пердун. А ведь я мог и умереть тогда!
— Ты был там раньше, Наруто?
— А?
— В борделе, — с ухмылкой пояснил Кодзима.
Я хотел было соврать, но он раскусил бы меня еще до того как я успел бы открыть рот.
Ну… Я ээ… проходил мимо… как-то раз, — это даже не было ложью, в общем-то. Я частенько ошивался там поблизости и каждый раз убеждал себя, что сегодня-то уж точно наберусь смелости, пойду туда и потребую себе женщину… и каждый раз трусил в самый последний момент.
— Ты проходил мимо как-то раз, — раздельно повторил Кодзима, и громко заржал на весь ресторан. Я готов был сквозь землю провалиться.
— Ты вообще хоть раз с девкой трахался?
Прошу, пристрелите меня, кто-нибудь.
— И сисек не сосал, нет?
— Разве что мамкины, — вставил Итимура и, как будто одного оскорбления было мало, обхватил ладонями свои отвисшие титьки и манерно выпятил губы, пододвигаясь ко мне вплотную. — О, Наруто, пососи мои сисечки, красавчик, я вся твоя.
Кодзима хохотнул.
— Что, даже пизды не нюхал?
Итимура уже был тут как тут — вывалил наружу свой язык, так что я чуть не задохнулся от стыда и отвращения. Хотелось впечатать ублюдка рылом в тарелку и держать, пока не задохнется.
— Значит, решено, — Кодзима ударил кулаком по столу. — Устроим тебе праздник, Наруто: сегодня ты станешь мужчиной.
Уговаривать и спорить было бесполезно — и часа не прошло, как я уже сидел в номере дорогущего борделя (вы, наверное догадываетесь, что мы попали туда только благодаря принадлежности Кодзимы к Бакуфу) наедине с черноволосой красоткой лет на десять меня старше.
— Это твой первый раз? — томно протянула она, когда заметила, что я так и сидел, уставившись в пол. Я весь застыл, словно каменный; уверен, у меня даже рубашку не получилось бы снять, не опозорившись. Мне было до того стыдно и неловко, что хотелось встать и убежать без оглядки.
— Все хорошо, малыш, — выдохнула она мне на ухо, и, бог мой, от ее голоса и прикосновений мое мужское достоинство встало колом. — Я научу тебя, как доставить женщине удовольствие.
Так, кимоно с тихим шорохом упало на пол, и началось мое знакомство с женским телом. Впереди ждал неизведанный мир, полный чувственных открытий и невероятных наслаждений
Утро наступило слишком быстро.
— Ну, каково быть мужчиной? — со знающей ухмылкой спросил меня тогда Кодзима.
— Каково? Как будто я всемогущ. Я вспомнил, сколько раз за ночь она выкрикивала мое имя, и самодовольно потер переносицу. Моя партнерша была хорошей учительницей, но, в конечном итоге, ученик смог превзойти даже самые смелые ее ожидания. Я до сих пор ощущал на губах и языке вкус ее соков.
— Когда будешь здесь, спроси меня, — удостоился я приглашения. Она выглядела просто восхитительно: талию скрывала небрежно накинутая простыня, а на полных грудях еще алели следы, оставленные мной в порыве страсти. Визитка, что она мне дала, казалось, вот-вот прожжет карман, и я твердо решил, что стану здесь частым гостем.
Я держал свое слово… по крайней мере, первые несколько месяцев. Каждая последующая встреча с «Киё» была еще более страстной, чем предыдущая. Порой, правда, их омрачало то, что мне приходилось ждать, ведь она, по-видимому, пользовалась спросом. Мало-помалу чувство новизны начало пропадать, и на смену ему пришло досадное понимание: эта женщина никогда не будет принадлежать мне одному.
Тогда-то я и встретил Сакуру, и нет, она не работала в квартале красных фонарей.
Я крутился, как мог и, помимо прочего, подрабатывал в книжном магазинчике у вечерней школы. Моя смена совпадала с началом занятий, и каждый день мимо пробегали десятки спешащих на занятия студентов. Среди них была и Сакура. Я ее частенько видел, но возможность познакомиться с ней лично выдалась мне позже, когда она как-то раз забежала купить несколько тетрадей и ручек.
Вообще, покупательницы в магазин заглядывали часто; в большинстве своем это были обычные домашние тихони, но встречались среди них и птицы высокого полета — такие в мою сторону даже не смотрели. Сакура была из последних, и, увидев ее однажды на пороге, я почувствовал себя невероятно счастливым и — одновременно — глубоко несчастным человеком. Школьная форма была ей очень к лицу, как и вплетенные в волосы белые ленты. С ней еще была подруга и когда они вошли, я удостоился улыбки и вежливого кивка. Я знал, что глупо рассчитывать на большее, но все равно исподтишка наблюдал за ней, делая вид, будто занят расстановкой книг. Она, по-видимому, пришла в магазин за чем-то конкретным, и я молился и ждал, когда она обратится ко мне за помощью, но в то же время надеялся, что все-таки не станет, потому что боялся сморозить что-нибудь глупое. Она обратилась.
Я тогда был просто на седьмом небе от счастья, и потому мало что помню, кроме того, что когда я, пробив покупки, пожелал ей хорошего вечера, она снова мне улыбнулась. Затем она ушла, и я, честно говоря, думал, что на этом все и закончится: мы никогда не встретимся, и она начисто меня забудет.
Но когда на следующий день она пришла снова и полчаса блуждала между рядами, чтобы в итоге купить один единственный карандаш, я прикинул, что, быть может, у меня есть шанс. Между нами завязался разговор, и вот, не прошло и минуты, как она уже хохотала над моими глупыми шутками и приглашала прогуляться в парке в субботу.
Я не мог поверить своей удаче. То, что эта потрясающая девушка не стыдится показаться на людях со мной, нищим и бродягой, было… слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Захлебываясь от восторга, я рассказал о ней Кодзиме.
— Похоже, братишка, — ухмыльнулся он, — у тебя появилась девушка.
— Д… девушка? — мне казалось, мои щеки сейчас сгорят от смущения.
Кодзима рассмеялся и похлопал меня по плечу.
— Смотри не облажайся, понял? Развлекай ее, ухаживай за ней, дай ей почувствовать себя особенной и все такое.
Я твердо решил, что должен стать самым лучшим парнем в мире, и чуть ли не набросился на своего наставника:
— Научи меня всему, что я должен знать! Я хочу всегда быть с ней вместе.
На следующие несколько месяцев я превратился в образцового молодого человека. Свободными от работы вечерами я терпеливо дожидался Сакуру у школы и подвозил до дома на своем мопеде. Часть своих заработанных денег я откладывал и тратил их на самые лучшие подарки, при виде которых она просто визжала от восторга. В первый раз мы поцеловались в кино, куда она потащила меня на какую-то глупую мелодраму, и затем продолжили начатое уже у нее дома, пока не было родителей. Дальше объятий в тот раз дело не дошло, но мы с лихвой наверстали упущенное позже, когда я пригласил ее в гости. Свою дешевую квартирку я тогда вычистил до блеска, и мои старания не пропали даром. Сакура не только приготовила вкуснейший ужин, который мы съели в один присест, но и робко предложила мне то, о чем я мечтал с тех пор, как мы начали встречаться, но не смел просить — и да, оно того стоило.
Спустя шесть месяцев отношений я, наконец, познакомил ее с Кодзимой, и и сейчас в полной мере понимаю, насколько опрометчиво поступил. Я видел, с каким интересом она смотрела на него, и, пожалуй, зря отнесся к этому так наплевательски. Мне ведь тогда казалось, что все дело либо во внешности — он ведь был красив —либо в его принадлежности к якудза, девушки любят загадочных парней. Я и подумать не мог, что все гораздо серьезнее.
Как же глуп и наивен я был.
Как-то раз мы сидели и пили пиво в доках, и тут Кодзима заявил:
— Классную ты цыпочку отхватил, брат.
В стороне патрульные теснили парочку шумных подростков.
— Да-а, — смущенно улыбнулся я, — я, наверное, женюсь на ней.
Кодзима поперхнулся пивом и изумленно уставился на меня, после чего разразился громким смехом.
— Женишься? А не рановато? Тебе еще семнадцати нет, а ты уже собрался обзавестись женушкой.
— Я люблю ее, — возмущенно буркнул я. Кто он такой, чтоб смеяться надо мной? Подцепил вшей от какой-то шлюхи, а на следующую ночь пошел искать новую. У меня же была прекрасная умная девушка.
— И она меня тоже любит, — на всякий случай добавил я.
Кодзима закатил глаза и фыркнул:
— Ну да, конечно.
— О чем это ты?
— Да так, — он озорно подмигнул, — просто будь осторожнее с сучками, братишка. Иногда они не те, кем кажутся.
— Сакура не с… сучка, — прошипел я; меня бесило, что он смел рассуждать о моей любимой так развязно и грубо. — Сакура потрясающая, самая лучшая.
— Ладно, ладно, жду тогда приглашения на свадьбу, — протянул он, показывая, что не намерен продолжать.
Наверное, с тех самых пор я стал относиться к нему иначе, и эта неприязнь только усилилась, когда он даже не подумал извиниться за свои слова. Впрочем, я не чувствовал ненависти, ненависть пришла позже. В тот вечер было время очередного платежа. Погода стояла мерзкая — дождь лил как из ведра. Из-за плохой видимости я дважды чуть не разбился по пути. Это был недобрый знак, и мне стоило бы внять предупреждениям судьбы.
Как правило, наши встречи проходили в одном ресторане; я передавал деньги Кодзиме или Итимуре, они их пересчитывали, и мы расходились. Но в тот вечер в условленном месте никого не оказалось. Сбитый с толку, я обратился к повару, однако разговор с ним ничего не дал: он тоже никого не видел.
Тогда я решил заехать к ним домой, и так как я понятия не имел, где живет Итимура, мне оставалось надеяться, что Кодзима будет не слишком против, если я заскочу к нему на минутку; тем более что прежде я уже бывал у него в гостях. Если бы я когда-нибудь и решил податься в якудза, то только ради таких хором. Им принадлежала большая часть современных зданий, а, значит, и все недоступные простым смертным блага цивилизации.
Я еще только ступил в кабину лифта, а мое воспаленное воображение уже рисовало мне, как я однажды стану боссом якудза, и мы с Сакурой будем жить в огромном доме, и у нас будет четверо детей… или даже пятеро… но только не больше! Картинка получалась до того четкой, что, уверен, даже когда я уже стоял под дверью Кодзимы, тупая улыбка еще не сошла с моего лица. Внутри играла громкая музыка, и я знал, что он не услышит стука в дверь или звонка, сколько бы я ни жал на кнопку.
Чего я не ожидал, так это того, что дверь окажется не заперта. Якудза ведь всегда должны ждать нападения, а потому я очень удивился, когда рукоятка легко повернулась. Я разулся, и мокрые ноги тут же утонули в шикарном красном ковре.
— Кодзима? — позвал я, надеясь, что он не сильно разозлится из-за воды на полу. В такую погоду от зонта было мало толку. — Кодзима?!
Из колонок гремела музыка популярной рок-группы, да так, что даже мыслей было не слышно; я прошел в гостиную, и там моим глазам предстало зрелище, которое вовсе не должно было меня так уж сильно удивить.
Среди бычков от сигарет и косяков с травой тянулись дорожки кокаина; в воздухе стоял дурманящий сладкий запах. Несколько пистолетов, некоторые совсем новые, валялись на полу и белом кожаном диване, со спинки которого небрежно свисало женское нижнее белье.
— Ко… Кодзима? — несмело позвал я еще раз. Куда он запропастился? Может, мне вообще лучше просто оставить деньги и свалить отсюда побыстрее, пока я не…
— Ну хва-а-а-тит, — комната наполнилась веселым смехом и вслед за ним вбежала обнаженная девушка, которую я прежде считал порядочной, невинной… своей.
"Сакура?".
Эт… этого не может быть.
Должно быть, это просто кто-то очень сильно на нее похожий.
Но нет, это никто иной, как она, только что, хохоча, выбежала в гостиную, закутанная в простыню, а за ней появился такой же голый мужчина с татуировками на все тело и парой наручников, которые он вертел на пальце.
— Да ладно тебе, детка. Иди к папоч… — начал он, и слова застряли у него в горле, когда он заметил посреди своей гостиной ошарашенного меня.
Сакура соображала помедленнее: она успела уже потянуться к журнальному столику за очередным косяком марихуаны, когда вдруг до нее дошло, что игра в догонялки закончилась.
— Чего это ты… ох!
Она так шокированно выдохнула, что я бы рассмеялся, если бы не слепая ярость, что медленно обволакивала сознание красной пеленой.
— Нар… Наруто…, — то ли испуганно, то ли раздраженно пробормотала она, — это не то, что ты думаешь.
«Не то, что я думаю? Не то, что я думаю?! Ах ты ебливая сука! Ты голая куришь траву в его квартире, и смеешь говорить мне, что это не то, что я думаю?!»
— Он заставил меня, — выпалила она и, слабо улыбаясь, шагнула ко мне. — Клянусь тебе, Наруто. Он сказал, чт… что ты должен им денег, и что он убьет тебя, если я не пересплю с ним.
Я перевел замутненный взгляд на Кодзиму; на его губах играла слабая улыбка. Он пожал плечами и отбросил наручники в сторону.
— Сучка говорит правду… не совсем правду, но в целом все так. Да, я надавил на нее, но она не слишком возражала. Я-то думал, она взбесится и начнет ломаться, но один телефонный звонок — и вот она уже готова всю ночь не вылезать из-под меня.
— Ложь! — завопила она, пытаясь посильнее прижаться ко мне, но этот запах… от нее пахло сексом. От тела, что я прежде боготворил, исходил тошнотворный запах спермы другого мужчины. Впервые… нет, во второй раз в жизни мне захотелось ударить женщину.
Но вместо этого я спросил:
— Это так? — мой голос голос звучал чуждо… глубже… холоднее… Совсем не похоже на того беспечного весельчака Наруто, которого они оба знали. Наверное, они тоже это поняли, потому что Сакура попятилась назад, и даже Кодзима немного напрягся. Да, все правильно. Никогда не видели меня злым? Ну так приготовьтесь встретить монстра, которого сами создали.
— А ты как думаешь? — Кодзима пожал плечами. Он прошел к столику, взял пачку сигарет и закурил. Затянувшись, он потянулся к одному из новых пистолетов, оглядел его и взвесил в руке. — Из-за тебя, Наруто, босс очень мной недоволен в последнее время.
У меня на скулах заходили желваки.
— Я исправно платил тебе все это время. Не пропустил ни единого дня. Ни разу.
— Не в этом дело, лисенок, — «Лисенок». Это прозвище я получил из-за своих шрамов, и терпеть не мог, когда он меня так называл. Оно казалось мне уничижительным, но разве я мог возразить? Он обнажил в ухмылке ровные белые зубы; только левый клык был золотым. — Видишь ли, я поручился за тебя, но у него кончается терпение. Теперь они хотят больше денег… и чаще. А значит тебе придется платить в два раза больше… каждую неделю.
Я был в ярости.
— Ты и слова об этом не сказал! Ну и откуда, блядь, мне взять столько денег? Ублюдок, тебе ли не знать, как я вкалываю.
— Следи за языком, пацан, — протянул он и направил пистолет на Сакуру; она испуганно вскрикнула и вцепилась в меня. — Выбирай: или ты или девчонка… лично мне все равно.
От потрясения и невыразимой горечи, мое сердце пропустило удар. И это тот самый Кодзима, что смеялся и болтал со мной о всяком? Тот самый человек, которого я считал своим братом? Почему он так со мной разговаривает? Чем я заслужил подобное отношение? Разве я не делал все, что от меня требовалось?
— Ах ты чертов ублюдок, — прорычал я, — сраный сукин сын, — и бросился на него; в эту же секунду, казалось, весь дом задрожал от особенно громкого раската грома. Но я не учел, что имею дело с якудза. Неужели я и в самом деле думал, что смогу дотронуться до него хоть пальцем?
Не успел я сделать и пары шагов, как он уже откуда-то взял бейсбольную биту, и с размаху ударил меня в живот; я повалился на журнальный столик и сознание заволокла адская боль. Сплевывая кровь и рвоту, я пытался подняться на нетвердые ноги. Раздался полный ужаса крик Сакуры, и меня окатило волной паники. Перед глазами все плыло, но я все же увидел, как моя девушка стояла на коленях и как Кодзима держал ее за волосы, приставив пистолет к виску.
— Ст… стой, — через силу выдохнул я и попытался подойти к нему, но не удержался на ногах и, как самый настоящий слабак — да что там, я и был слабаком — повалился на пол.
— Не убивай меня! — твердила Сакура в перерывах между громкими всхлипами. Слезы стекали по ее лицу вперемешку с соплями, от нежной красоты не осталось и следа. — Пожалуйста, не убивай меня! Я что угодно сделаю! Все что захочешь! Прошу, не убивай! Умоляю! Не уби-и-ва-а-а-ай!
— Да завали ты ебало, сука! — рявкнул Кодзима.
Прогремел выстрел, и сперва я подумал, что Кодзима хотел просто припугнуть ее, чтобы она замолчала, но вот на меня брызнули капли теплой крови, и тело Сакуры с глухим стуком повалилось на пол. Я только и мог, что в немом ужасе смотреть в ее единственный уцелевший глаз — в тот миг и еще много ночей после, когда он являлся мне в кошмарах. Этот глаз словно обвинял меня во всем. Если бы только я не связался с Кодзимой. Если бы только я не стал строить из себя благородного рыцаря и выплачивать долги старика. Если бы. Если бы. Если бы.
Если бы только мы не встретились.
— Эта сука сраная мне весь диван испоганила, — пробормотал Кодзима, оглядывая комнату. Все остальное его мало волновало, да и с чего бы? Он изо дня в день только и делал, что убивал людей, так почему ему должно быть не насрать на то, что он только что убил девушку, которая была для меня всем?
— Черт побери... — буркнул он, и нагнулся, чтобы поднять с пола траву. Мне открылся не самый приятный вид на его зад, член и яйца, и мне захотелось отстрелить их к херам.
Заставить его страдать. Корчиться от боли. Убить.
Падая, я удачно зацепил один из пистолетов, так что теперь он лежал меньше, чем в полуметре от меня. Нужно было действовать осторожно. Кодзима был слишком занят уборкой и не думал, что я уже очнулся и попытаюсь что-нибудь отколоть.
Вот я подполз чуть ближе к цели… еще немного… и еще. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем я, наконец, дотянулся до пистолета дрожащей рукой и схватил его, словно спасательный круг. О, только бы он оказался заряжен.
Какой же он был тяжелый.
Снова прогремел гром; мертвый глаз с ненавистью смотрел на меня, лужа крови медленно подползала все ближе.
"Вставай, Наруто! Вставай, Наруто! Вставай, Наруто. ВСТАВАЙ, ЧТОБ ТЕБЯ!"
Я изнемогал от боли, но все же кое-как сумел подняться на нетвердые ноги и взвести курок.
Кодзима, конечно, услышал и, приподняв бровь, медленно повернулся на звук.
— О-о-о? Пристрелить меня решил? — протянул он и засмеялся. — Вот это да, удивил так удивил... Но мы же с тобой оба знаем, что у тебя для этого кишка тонка, Наруто.
— З-заткнись, — прошипел я, ненавидя, свой дрожащий голос. Я обеими руками вцепился в оружие и весь трясся, как гребаный лист на ветру.
— З-за-за-заткнись, — передразнил он и громко заржал. — Ты хоть знаешь, как им пользоваться? Ах да-а, это ведь я тебя научил.
Да, это так. Мы ездили на заброшенный склад и там он учил меня стрелять по пустым банкам. Стрелок из меня был так себе, и, сказать честно, именно с тех пор я невзлюбил оружие.
Но теперь… оружие станет моим союзником.
— Давай, Наруто, — заливался Кодзима. — Пристрели меня. Вот сюда.
Он постучал кулаком по мускулистой сплошь изрисованной груди, с которой грозно скалился огромный дракон. Ублюдок был хорошо сложен, этого не отнять. Такому поостережешься переходить дорогу.
Я все не шевелился, и тогда он заорал:
— Ну же, ссыкло!
От осознания собственной слабости, я разрыдался. Я ненавидел его, и все равно глубоко внутри ценил нашу дружбу. Глубоко внутри я все еще считал его своим братом; все еще помнил, как он заступался за меня. И я не мог его убить. Просто не мог!
Он брезгливо сплюнул на пол.
— Я только что грохнул твою подружку, а ты не можешь мне отомстить? Какой же ты мямля, пиздец, меня сейчас стошнит.
Он с рыком потянулся за пистолетом и я понял, что вот-вот умру. Сейчас или никогда. Медлить было нельзя.
"Прости меня… прости… прости… прости… про… ".

БАХ!

Оглушенный тем, первым выстрелом, я еще не пришел в себя и едва расслышал этот. Зато я смог его как следует прочувствовать: отдача была такой, что меня чуть не сбило с ног, а руки, казалось, вот-вот отвалятся. В немом потрясении я смотрел, как глаза напротив изумленно расширились, будто Кодзима не мог поверить, что я и в самом деле нажал на спусковой крючок.
Он опустил взгляд на дыру в своей груди. Клянусь, я стрелял наугад, но, похоже, попал точно в сердце. Прекрасный выстрел. Приди кому в голову меня завербовать, я мог бы стать первоклассным снайпером.
— Ты… — он захлебывался кровью, но по какой-то непостижимой причине мерзавец улыбался, — Я знал… что… у тебя это… в кро… ви… уб… лю… .
Он упал, так и не успев договорить, но я услышал достаточно. Не в силах держаться на ногах, я медленно опустился на колени, и пистолет скользнул из безвольных пальцев на пропитанный кровью ковер.
Я словно умер внутри.
Меня же поймают. Тут кругом мои отпечатки.
Не помню, сколько я так просидел, но когда снова начал соображать, то понял, что пора валить, если, конечно я не хочу встретиться с дружками Кодзимы. Я ведь совершил немыслимое. Убийство члена якудза — это всегда билет в один конец.
Бездумно я прикрыл простыней тело Сакуры и спешно помолился за нее в надежде, что она простит меня в загробной жизни.
Так я и ушел оттуда: весь в крови и хромая, но мне повезло: по пути никто не задавал вопросов.
Той же ночью я собрал все вещи и покинул Нагасаки.
Следующие два года я провел в бегах, скрываясь и от якудза, и от полицейских, которые, наверняка, были с ними заодно — по крайней мере те из них кого удалось подкупить. Я знал, что это лишь вопрос времени, прежде чем они выйдут на мой след, но все равно пытался вести тихую жизнь: сидеть ровно и не высовываться. Я покупал парики и менял имена. Чтобы спрятать "усы" на щеках, мне каждый раз приходилось накладывать на лицо толстый слой грима; заколебался страшно, но это было необходимо. За те два года я успел объездить больше десятка городов, городков и деревень, отсчитывая дни до того, как правосудие наконец настигнет меня.
Попался я по глупости.
Два года — большой срок, но о полицейских ищейках стоило знать одно: если вам не повезло оказаться в списке особо опасных преступников, они никогда не сойдут со следа. Последняя неделя стала для меня настоящим испытанием: мое лицо не сходило с экранов телевизоров, так что я носа не мог высунуть наружу, и у меня начала заканчиваться еда. Нужно было разжиться хоть чем-то съестным, чтобы не сдохнуть от голода, сидя в четырех стенах. Булочная была всего в пяти минутах ходьбы, прямо на другой стороне улицы, а я уже так устал и проголодался, что не стал тратить время на парик и линзы.
Стоило мне ступить через порог, как владелица булочной — милая пожилая женщина, с которой всегда можно было перекинуться парой слов — чуть ли не завопила от ужаса. На шум из подсобки выбежал ее супруг — также весьма приятный мужчина. Не дав мне сказать и слова в свою защиту, он тут же нацелил на меня дробовик и велел жене звонить в полицию. Я не стал убегать и вместо этого попытался убедить их, что никому не причиню вреда, но они не стали слушать. За мою голову все-таки было обещано приличное вознаграждение, и за содействие в поимке опасного преступника старики получили бы достаточно денег, чтобы их маленький семейный бизнес продержался на плаву еще пару лет.
Как я и думал, Бакуфу и полицейские принялись спорить за право меня убить. Якудза, разумеется, хотели отомстить за своего, но, видимо, комиссар уговорил их отправить меня в Бьяку-Синкё, уверяя, что там меня всяко ждало наказание похуже смерти.
Уверен, без денег не обошлось, но, как бы то ни было, якудза больше не требовали моей головы. Теперь полиция — Бьяку-Синкё — вольны судить меня, как сочтут нужным.

Моя судьба отныне в чужих руках.

«Все, что ждет меня впереди — я заслужил».

__


— Эй, ты! А ну вставай!
Я медленно приподнял голову с колен и тут же зажмурился от яркого слепящего света. Пришлось прикрыть глаза ладонью в попытке их защитить и разглядеть хоть что-нибудь, но все было тщетно, пока полицейский, наконец, не опустил фонарь и не отступил в сторону. С ним был еще один, лицо которого было мне незнакомо. Высокий, с аккуратной густая бородкой, что делала его похожим на матерого волка. В свете фонаря его глаза были цвета горячего шоколада, и, наверное, он был добрым человеком, хоть сейчас и не улыбался.
Я нервно сглотнул. Черт. Неужели пора?
— Ты Узумаки Наруто? — зычный голос полицейского рикошетом отскакивал от каменных сводов.
— Да…?
Он негромко крякнул и извлек из складок камисимо лист бумаги, ручку и что-то на нем начеркал.
— Ага, — хмыкнул он и повернулся к охранникам. — Отмойте его как следует и приведите во двор, к остальным. Первый капитан будет проводить проверку.
— Есть.
Небрежно окинув меня взглядом, полицейский ушел, и вместо него тут же словно из ниоткуда появились двое караульных.
— Вставай, мусор, — рявкнул один и подкрепил свои слова ударом боккена по плечам.
Я проглотил крик боли и с трудом поднялся на ноги; попутно мне удалось спрятать драгоценную мазь под подстилкой из мешковины. Я не осмелился заикнуться о больных ногах, но, к счастью для меня, об этом вспомнил один из охранников и велел остальным вести меня осторожнее. Свою озабоченность он объяснил весьма глупо:
— А то еще замарает своей порченой кровью нашу священную землю.
Но мне было плевать на оскорбления. Я, наконец, вырвался из клетки… пусть и всего лишь на пару часов.
Я понятия не имел, как будет проходить «проверка», но надеялся, что этот первый капитан, кем бы он ни был, даст мне немного времени, чтобы поправиться или хотя бы переведет в камеру получше.
Я, может, и проклятый грешник с порченой кровью, но даже сам Бог порой был милосерден к таким как я. Почему же тогда люди не могли?

@музыка: Brand X Music - World Without End

@темы: переводы, sin, Naruto

---

Странная штука жизнь.
Всему подряд вот верить нельзя, а ждать вечно и думать тоже нельзя, и как тут быть не ясно. А мироздание смотрит на всё это, смотрит... и так подскажет, и эдак помогёт - а нет, ни во что не веришь до последнего.
Рано или поздно оно, Мироздание, устает делать явные и не очень намеки и переходит к тяжелой артиллерии. Бьет по прямой, штоб, значит, точно дошло.
Появляется ОН. "Божественный посланец", епта. Росту в "мессии", может, и не два метра, но около двух, и габаритами он больше меня раза в 3, это точно (штоб, значит, внушать).
Он сперва притворяется обычным прохожим, усыпляет бдительность, значит...а потом начинает толкать речь, всем своим видом демонстрируя готовность втолкнуть и закатать в асфальт еще и тех, кто заставил девушку (ну меня то есть) лить слезы.
С трудом удалось убедить его, что речь его я слушаю, речи вполне достаточно, и больше никого, кроме речи толкать не надо.
"Мессия" входит в раж. Он все порывается встать на колени в доказательство правдивости своих слов, и только раз пламенные реплики прервались возгласом "Ой, бля, менты! А похуй, съебусь в подъезд если че ахааааха".
Всё банально и просто, но как он это говорит, кто бы слышал...

...

я слышала, но у меня выбора не было А говорит, он, собственно, что-то вроде вот этого:
НАХУЙ! НАХУЙ ВСЁ И ВСЕХ! Цени только тех, кто тебя ценит, а все остальное НУ НАХУЙ! Ты.. ты че, тыж *с явным удивлением* тыж красииивая!

...

я знаю, что не страшная, но все равно спасибо. НАХУЙ, НАХУЙ ШЛИ ВСЕХ МУДАКОВ!... и так далее, и все так прямо, что прямее некуда
Напоследок он, значит, галантно поцеловал мне ручку и "съебался в подъезд", а я осталась соображать что это сейчас было такое...

Сейчас сижу дома и думаю, может, действительно, ну нахуй?

Ах, да... во дворы я вечером не пойду больше. А то вдруг Мироздание опоздает или пришлет кого-нибудь не того

@темы: кто-то болен, вселенная полна загадок

---

Не прошло и полгода\

дело, в общем, движется) Ну хоть как-то... я просто ленивая. С другой стороны, нельзя же хобби превращать в обязанность

Начала третью часть, и чего я точно не ожидала, так это переводя слэшный фик, споткнуться о гет Подстава подстав

Название: Грех
Автор: Kiya Sama
Оригинал: www.fanfiction.net/s/7675205/1/Sin
Переводчик: Morokei
Персонажи: Саске/Наруто
Рейтинг: NC-17
Жанр: слэш, приключения, ангст, драма
Предупреждения: насилие, нецензурная лексика, AU
Саммари: Не знающий жалости капитан элитного подразделения и заключенный, вынужденный бороться за жизнь. Добро пожаловать в Бьяку-Синкё – место, где вы очиститесь от грехов. Вот только от искушения не скрыться, а сопротивление бессмысленно.
Примечание:

(выборочно со слов автора)

Это не чисто самурайская историческая ау в обычном понимании слова, но мир, где сосуществуют древние традиции и новые технологии. Так, вам встретится много отсылок к эпохам Эдо и Токугава, но в то же время, как и в оригинальной серии "Наруто", здесь присутствуют некоторые элементы современного мира.
Во-вторых, в фанфике есть графичные описания сцен насилия и пыток. Возможно, вам будет неприятно это читать, но тут уж ничего не поделаешь, пытки есть пытки.
В третьих, может показаться, что внутренний голос героев "звучит" несколько старше их возраста. Такие изменения преднамеренны и обоснованы. Предполагается, что уже повзрослевшие персонажи рассказывают читателям о давних событиях из своего прошлого.
Приятного чтения!

Еще пара слов:

Анечка

Featherine Augusta Aurora, спасибо за твои советы и помощь с переводом и редактированием сама бы я точно все не разглядела.

Примечание к главе

Примечание к главе:

Именно о таком колодце идет речь в начале фанфика. Называется цукубай.

1 Фарфоровая статуэтка

2 Грешник с синими глазами

2 Грешник с синими глазами

Грустна моя дорога на земле,
В слезах и горе бреду по свету,
Что делать?
Улететь я не могу, -
Не птица я, увы, и крыльев нету!
- Яманоуэ но Окура (пер. А. Глускина)

Я был весь в грязи. Запятнан. Нечист.
Отвращение было столь сильно, что всем своим естеством я жаждал сорваться на бег: лишь бы быстрее оказаться в храме. Мне всё чудились прикосновения тысяч лапок невидимых насекомых; казалось, будто эти твари непрестанно копошатся на мне, впиваются в тело своими крохотными хоботками, силятся проникнуть в каждую пору, чтобы оттуда, изнутри, выедать меня заживо. Весь мой самоконтроль уходил на то, чтобы не начать раздирать кожу ногтями. Я должен очиститься, и как можно скорее.
— Добро пожаловать домой, дитя.
«Проклятье!»
Я постоянно забывал про монаха, что вечно сидел на ступенях храма. Он был стар как мир, столь же бесконечно мудр и так неподвижен, что казался частью пейзажа. Сейчас же, после заката, заметить его и вовсе было практически невозможно, кто угодно мог бы налететь на него в спешке. Своими серыми одеяниями, что сливались с древними стенами, и гладко выбритой головой старик и сам до того напоминал камень, что скоро, пожалуй, придет время, когда и его статуя займет свое место среди несчетных изваяний у храма. Я глубоко вдохнул, чтобы унять колотящееся сердце, опустился на колени и, едва монах затянул давно знакомые мне молитвы и песнопения, закрыл глаза.

Грех есть враг наш.

Мелодичное журчание воды, что тонкой струйкой лилась в колодец, вторило голосу монаха, успокаивая растревоженный разум. Я не заметил, как старец взял в руки медный ковш и погрузил его в каменную чашу, но все же сумел усидеть смирно, когда студеный поток полился на мою голову.
Холод, казалось, просочился до самых костей. Жгуче-ледяной, но дарящий долгожданное облегчение.

Только по милости его обретем спасение.

Вода стекала по шее и груди, впитывалась в одежду, но вытереть лицо означало бы показать свое невежество и презрение к воле Будды. Когда, наконец, мне было дозволено открыть глаза, я приступил к ритуалу. Повинуясь тихому голосу монаха, я на коленях приблизился к деревянному тазу с водой, омыл лицо, руки и прополоскал рот, ни на миг не переставая повторять про себя положенные молитвы.

Мы — лишь падшие создания, и жизнь наша — вечная борьба.

— Теперь ты можешь войти в храм.
Я сложил ладони и низко поклонился в знак благодарности, после чего поднялся на ноги и прошел внутрь. Сегодня, как и множество ночей до этого, храм был тих и изумительно красив; невероятное чудо архитектуры, созданное моими предками. Вход сторожили исполинские каменные львы, а прямо за массивными красно-золотыми дверями раскинулся великолепный внутренний зал размером в несколько рисовых полей. В самом конце его сидел в позе лотоса огромный сверкающий Будда. То была одна из самых высоких золотых статуй в Японии — более трех метров в высоту, и один лишь взгляд на нее повергал душу в священный трепет. У подножия, освещенное светом сотен свечей, разливалось море прекрасных цветов разнообразных форм и размеров, тут же лежали оставленные верующими молитвенные подношения. Сам пол, по которому ступали посетители, был вымощен плитами из лучшего мрамора и гранита, и порой, особенно днем, при свете солнца, казалось, что весь он устлан россыпью мелких сверкающих алмазов. Говорили, будто над каждой плитой многие месяцы неустанно трудилась тысяча мастеров, и я бы не удивился, окажись это правдой. Гигантские каменные колонны, казалось, подпирали собой небеса — так высок был потолок, да и сами по себе они, с вырезанными на них сказаниями о древних воителях, являли собой чудо древнеяпонского искусства. Помню, как в детстве я часами сидел здесь; косые солнечные лучи пробивались сквозь деревянные ставни, и я, запрокинув голову, всматривался в потолок с изображениями великих и отважных воинов клана Учиха. Я хотел быть частью этой истории. Чтобы однажды и мое имя высекли на каменной стене; чтобы и меня почитали за неизмеримый вклад в наше общее наследие.
«О каком наследии ты говоришь? — горько и хрипло усмехнулся голос на краю сознания. — У тебя не осталось ничего, так не проще ли просто забыть?»
— С возвращением, Саске-сама.
Тихий голос пусть на миг, но заставил меня замедлить шаг.
Прежде, чем я заметил его приближение, передо мной в поклоне таком низком, что я не мог разглядеть ничего, кроме длинных черных волос, согнулся мой личный слуга. Черт бы побрал его привычку подкрадываться. Мысленно вздохнув, я обогнул его и направился к одному из малых алтарей, чтобы зажечь свечу в знак того, что я вернулся в храм.
— Ужин и ванна готовы?
— Да господин. Не желаете ли вы, чтобы я…?
— С этим я справлюсь сам, Хаку…, — прервал я коротким кивком уже успевшего подняться на ноги слугу. Готов поклясться, с каждым днем он выглядел все более женственно. Ситуацию явно не улучшало его пастельного цвета кимоно, какие по приказу нашего «великого главы» носили все слуги, да и без того слухи о красоте Хаку давно стали притчей во языцех, делая его объектом желания каждого, чьи постельные предпочтения ограничивались женоподобными мальчиками. Меня передергивало при мысли о том, сколько развратных стариков уже успели грязно надругаться над ним за все эти годы, но кто я такой, чтобы его жалеть? Мне ведь тоже пришлось пройти через это.

Смири все плотские желания.

Эта мантра, что я услышал во время ученичества в великом храме Рёан-дзи, определила мой дальнейший путь. В Великой Книге сказано, что плотская жизнь полна искушений, но тот, кто чист душой и сердцем и отрекся от земных удовольствий, способен выдержать любые выпавшие на его долю испытания. Спустя месяц я вернулся, и с тех пор больше никто не смел меня касаться. Я избегал любого физического контакта за исключением крайней необходимости… к примеру, при задержании грешников… или когда Хаку помогал мне одеваться.
Что до прочего… набравшиеся храбрости тронуть меня хоть пальцем не доживали до следующего дня.
Я не затягивал с ужином — мне предстояло много работы. Хаку накрыл на стол, завязался вежливый разговор. По правде, говорил в основном мой слуга, а я многозначительно хмыкал и кивал в нужных местах. Порой он играл для меня на сямисэне, но даже Хаку было известно, что сегодняшний вечер не располагал к погружению в искусство.
Поблагодарив его за вкусный ужин, я сразу же направился в свой личный онсэн, что терпеливо дожидался меня в одном из пещерных гротов, коими природа щедро одарила Бьяку-Синкё.
Это была моя тихая гавань, место для раздумий, если угодно. Здесь я мог сосредоточиться на своих мыслях и произвести оценку того, насколько плодотворно прошел день. Достаточно ли грешников я арестовал? Надлежащим ли образом я записал их грехи и справедливо ли осудил? Могло ли очищение спасти этих людей… или же они заслуживали высшей меры наказания?
Быстро смыв с себя грязь, я с блаженной благодарностью погрузился в умиротворяющие воды, ощущая, как тепло проникает в поры, как очищается тело. Я закрыл глаза и отпустил мысли; от ощущения мерзкой дрожи, что не оставляло меня с того самого момента, как я вошел в тот автобус, не осталось и следа.
А, я ведь так и не представился, как подобает. Прошу простить мне мое невежество. Мое имя Учиха Саске. Мне девятнадцать лет, и я капитан полицейской стражи — специального надзорного органа, созданного моими предками. С самого начала и вплоть до настоящего времени мой клан с честью исполнял роль поборников мира и стабильности. Мы были гласом власти, нам внимали, нас уважали. Было какое-то особое удовольствие в том, чтобы, патрулируя улицы, видеть страх и восхищение в глазах прохожих.
Власть может и опьянить.
Но была среди моих должностных обязанностей та, которую я ненавидел всей душой: бесполезные поездки с целью сопровождения очередной партии грешников к месту заключения. Сопровождение — это одна из «блестящих» идей Орочимару, и во всех отношениях утомительное занятие. Я знал, что он меня использует — нет, не только меня, но членов моего клана — всё из-за наших особых способностей. Дело в том, что нам, Учиха, свыше даровано умение видеть, а порой и предвидеть. Можете называть нас телепатами, но и это будет не вполне верно. Мы способны заглянуть в сердца людей, особенно тех, кто грешен, и таким образом решить, чью душу еще можно очистить, а кому прямая дорога на Гудан. Могущественный и отчасти устрашающий дар: лишь по манере речи и поведения человека вынести вердикт.
Впрочем, видя то, как нас используют, я начинал ненавидеть свою способность так же сильно, как и эти вынужденные поездки. Дошло до того, что даже простой стук в дверь — знак скорой встречи с Орочимару — заставлял меня скрежетать зубами в приступе бессильной ярости.
«Мы для него не более чем слепые орудия».
В тот прохладный вечер он вызвал меня в свои покои — просторную комнату, где он проводил большую часть рабочего времени — и я, преклонив колени и сжав сложенные на бедрах ладони в кулаки, ждал, пока он закончит читать свиток со списком автобусных станций, куда мне и еще двоим членам моего клана предстояло отправиться.
Из раза в раз ничего не менялось: чертов Орочимару все так же вдоволь тянул время, прежде чем перейти, наконец, к сути дела. Но я не жаловался: для меня ожидание было вместе с тем возможностью наблюдать за ним вблизи и выявить все слабые места в надежде, что настанет день, когда я его убью.
Никто не знал, сколько ему лет, однако с момента нашей встречи почти четырнадцать лет назад он не постарел ни на день. Он был не слишком высок, но длинные мантии, из которых в большинстве своем состоял его гардероб, плотно облегали его худощавую фигуру, придавая ему величественный и устрашающий вид. Он был так бледен, что казался почти белым. Не уверен, питал ли он особую слабость к образу гейши, но иногда Орочимару пудрил лицо, и тогда еще больше походил на призрака. Впрочем, сама по себе его кожа была почти прозрачной и по-детски гладкой. Этакая гротескная неправильность, но не она, а его глаза вреза́лись в память сильнее прочего. Узкие, схожие со змеиными, они завораживающе вспыхивали темной зеленью в моменты огорчения, а когда их обладатель радовался или возбуждался, излучали мягкий янтарный свет. В их глубине полыхал вечный голод: только засмотрись — и жадное пламя набросится на тебя и пожрет без остатка. Пусть наши глаза, глаза Учиха, видели сквозь многие барьеры, по сравнению с Орочимару мы были просто слепцами. Невозможно было понять, о чем он думает, в то время как для него мысли собеседника никогда не были тайной: не единожды он играчи разгадывал мои намерения, не гнушаясь снисходительно тыкать меня в это носом, и тем труднее мне было играть роль его пешки. Я знал, что он не дурак. Наверняка он уже понял, что я ненавидел его так же сильно, как он — нуждался во мне.
«Его смерть будет медленной, — решил я, — буду пытать его, пока он сам не начнет молить меня оборвать его жизнь, и даже тогда я откажу ему в этой милости». Впрочем, в таком деле нельзя было действовать сгоряча. Лучше подождать, пока не представится удобный случай.
Но, боги милостивые, сдерживаться становилось все труднее с каждым днем, и моя ненависть к нему и тем, кем он себя окружил, лишь нашла другой выход и обрушивалась на грешников, что каждодневно усталой вереницей тянулись через створки ворот. Я не считал их людьми — лишь расходным материалом, не стоящим моего времени. Здесь они получали заслуженное наказание за свои преступления и грехи, и каждый раз, занося меч, я не видел перед собой их лиц — только его.
«Да-а, медленной и болез — »
— Тосё-гу, — вырвал меня из тяжких размышлений его тихий голос.
Не уверенный, что верно расслышал, я в замешательстве приподнял бровь.
— Прошу прощения?
— Господин Орочимару сказал, что ты отправишься в Тосё-гу — раздался мягкий с нотками презрения голос светловолосого мужчины — тени за плечом Орочимару.
Кагуя Кимимаро — еще один из тех, кто пользовался его особым расположением.
Я насмешливо скривил губы и получил взамен ответную ухмылку. Он опустился подле своего господина на колени и подлил чая в его опустевшую чашку. Двигался он при этом очень изящно… женственно. Кимимаро по большей части молчал, а если и говорил, то лишь то, что касалось приказов Орочимару. На нем, как и на Хаку, было светло-синее кимоно, и при движении края одежды расходились, оголяя гладкую грудь с говорящими следами очередной «наполненной страстью» ночи с его господином. Я мысленно вздохнул. При мысли о том, чем эти двое мужчин занимались наедине, к горлу подкатила тошнота. Впрочем, несмотря на кажущееся смирение и покорность, Кимимаро был одним из сильнейших бойцов, которых я когда-либо встречал. На протяжении многих лет он выступал моим спарринг-партнером в додзё, и я как никто другой знал, как болезненны могли быть его удары, будь то кендо или тайдзюцу. Я пока так и не смог его побить, и потому он позволял себе так ко мне относиться.
— Тосё-гу… на юге страны, — четко проговорил я в надежде донести до них, что дорога туда и обратно займет четыре дня. Меньше всего я хотел провести эти четыре дня в грязном автобусе полном грешников, которых я с удовольствием убил бы голыми руками.
— Да, верно, — подтвердил Орочимару, наконец подняв на меня взгляд и улыбнувшись одними губами. — Кидомару сообщает, что еще одна партия грешников нуждается в скорейшем очищении. Смрад их грехов… само их существование отравляет нашу священную землю.
У меня по коже поползли мурашки.
— Да, но почему —
Орочимару, что все это время сидел, подперев ладонью подбородок (будто от скуки), протянул ко мне свободную руку; сверкнули на свету длинные выкрашенные черным ногти.
— Прежде чем жаловаться, мой дорогой Саске, вспомни о присяге, что ты принес, став капитаном, — он медленно облизал губы, и при виде его длинного языка меня в который раз передернуло от отвращения. — Ты ведь не забыл, что должен служить примером для подражания?
«Сначала я отрежу ему язык. Да, так и сделаю. Отрежу, подвешу перед его глазами, а потом буду смотреть, как он захлебывается кровью — ». Но вслух я ответил:
— Нет, не забыл, — и склонил голову в знак покорности и извинения за проявленную грубость.
Отправляясь в путь, я ощущал горечь. Мучаясь на протяжении сорока восьми часов от всепоглощающей скуки и лишь изредка позволяя себе уделить время чтению отрывков из Великой Книги, я был в гневе. Покидая автобус по прибытии на станцию, я был охвачен тревогой, и не что иное, как отвращение захватило меня целиком при виде полицейских, с которыми мне предстояло ехать обратно, не говоря уже о жалкой кучке обреченных узников.
Я без отлагательства приступил к выполнению своих обязанностей: представился служащим полиции Абуми Заку и Момочи Забузе и после с их помощью за несъедобным обедом ознакомился со списком заключенных. О репутации Забузы я был наслышан, но встречаться с ним лично мне прежде не случалось. Он был жесток и беспощаден с теми, кто согрешил против Всевышнего, и, движимый чувством собственной праведности, свысока глядел на грешников, не считая их достойными своего внимания. Я бы отнесся к столь ярому стремлению очистить мир от грязи с одобрением, но было в его характере нечто такое, что меня сильно настораживало. Заку же всюду таскался за Забузой и только и делал, что ему в рот заглядывал. Подлиза и подхалим.
Я сидел в душном кабинете с обшарпанными стенами и расставлял подписи напротив имен в списке. С улицы едва доносились голоса контролеров и полицейских, занятых распределением заключенных по автобусам. Сеть отделений полицейской стражи раскинулась по всей стране, а Бьяку-Синкё считался нашей штаб-квартирой. Изначально дорога в полицию была открыта только членам клана Учиха, но времена изменились, и теперь каждый сумевший доказать, что он достоин носить черный цвет, мог поступить на службу. Это было нелегко. Прежде чем их окончательно принимали в ряды полиции, кандидаты на протяжении года подвергались тщательной проверке на психическую, физическую и эмоциональную выносливость, а потому счастливчикам можно было простить некоторое самодовольство и заносчивость. Профессия полицейского — едва ли не самая почетная, хвастаться ей не было зазорно.

Рокушо Аои — 34 — кражи со взломом, мужеложство, азартные игры
Шигуре — 22 — азартные игры, магазинные кражи
Оборо — 17— угон автомобиля, употребление спиртного, задолженность
Муби — 18 — угон автомобиля, употребление спиртного, задолженность

Оборо и Муби, очевидно, работали вместе. Типичная ситуация. Просто поразительно, насколько пустячными оказались некоторые грехи: мелкое воровство, азартные игры, употребление спиртного. Все эти пагубные пристрастия канут в лету за стенами Бьяку-Синкё. Впрочем, по мере того, как я продвигался к концу списка, преступления становились все тяжелее.

Кагари — 42 — изнасилования, мужеложство, употребление спиртного, контрабанда наркотиков
Хидан — 25 — контрабанда наркотиков, работорговля, изнасилования, серия убийств.

Господи. Неужели эти люди утратили всякий стыд? Впрочем, было в списке еще одно имя, и его обладатель не слишком походил на закоренелого преступника:

Узумаки Наруто — 19 — убийство при отягчающих обстоятельствах

Именно так — единичное убийство. Бедняга. Не будь его грех так тяжел, я бы его даже пожалел, но тому, кто забрал чужую жизнь, не обладая священным правом вершить правосудие на очищающей церемонии Гудан, не могло быть прощения. Этот Узумаки Наруто должен умереть.
Что до обратного пути, то скажу одно: та поездка была худшей из всех, в которых я бывал. Обычно мне везло: я проводил в дороге не больше дня, и мне несложно было в течение этого времени молча потерпеть присутствие рядом грешников. Порой они, конечно, пытались со мной заговорить, но тогда я либо сверлил их взглядом, пока не угомонятся, либо притворялся глухонемым. Для конкретно этой поездки я выбрал последнее, однако то, чему я стал свидетелем, заставило меня задуматься о необходимости вмешательства. В частности, я подумывал о том, чтобы наказать Забузу за превышение полномочий. Я понимал, что своими действиями он преследовал цель добиться от грешников послушания, но для того существовали и иные методы. Избиение было совершенно излишним и привело меня в бешенство. Не настолько, чтобы я забыл о необходимости держаться в тени, но я пообещал себе непременно разобраться с этим позже.
Кроме того, было еще кое-что, что меня беспокоило — точнее не то чтобы беспокоило — раздражало. Молодой светловолосый заключенный с синими глазами и шрамами на щеках. Я взял за правило запоминать имена и лица грешников отдельно, чтобы не создавалось обманчивое впечатление, будто мне есть хоть какое-то дело до этих отбросов. В нашей работе нет ничего хуже участия. Соблюдение дистанции — вот залог исполнения служебных обязанностей на должном уровне, и любые личные разговоры, будь то даже пара слов, брошенных второпях, могут свести на нет все усилия по достижению образцового результата. О том, что любой достигнутый мной результат был именно образцовым, и говорить не стоит.
Мое внимание привлекло, во-первых, то, что синие глаза были редкостью в этих краях. Лишь однажды я, сидя над учебниками по истории, наткнулся на упоминание о клане, члены которого обладали этой чертой. Делало ли это их особенными? Вряд ли, но из толпы они, определенно, выделялись. Впервые в жизни я видел перед собой обладателя синих глаз, пусть и не совсем вблизи, и их чистый цвет навевал воспоминания о летнем лазурном небе над горными вершинами Бьяку.
«Невероятное зрелище»
…небо, я о небе, а не о его глазах. Не поймите меня неправильно.
Во-вторых, мне не нравилось, как он пялился на меня при каждой возможности. В памяти тут же просыпались воспоминания о многочисленных гостях, которым Орочимару рассылал приглашения на свои закрытые приемы; гостях, желавших, чтобы на обратном пути я сопровождал в качестве компаньона и постельной грелки. Мне повезло: Орочимару приберегал меня для себя, и каждый раз эти больные скоты оставались ни с чем.
Однако в отличие от их наполненных похотью взглядов, взгляд этих синих глаз был… осмелюсь сказать… теплым и располагающим. Отвратительно. Вдобавок к уже совершенному им греху, он не чурался взять на душу еще один, да потяжелее. Мужеложство. Я ненавидел Орочимару по многим причинам, и это была одна из них. Просто заслушаешься, как рьяно он читал проповеди об искоренении того греха, которому сам же с великой охотой предавался с попустительства священнослужителей! Его постельные предпочтения были лишь воплощением ниспосланных свыше видений, как он утверждал, и чтобы укрепиться в своей вере, он умиротворял плоть; не ища утешения и ласки слабого пола (женщин), но черпая силу в единении с мужчинами.
«В этом есть своя особая красота, — уверял меня Орочимару. — Отдаваясь тому, кто по-настоящему тебя понимает, ты достигаешь нирваны; начинаешь видеть суть вещей. Через интимные касания плоти о плоть происходит слияние душ, диалог сознаний». Правда, еще он утверждал, что в совокуплении грешников святости не было — только эгоизм и похоть, ведь они не совершали очищения до и после акта соития.
«Получается, что однополый секс — не грех, если каждый раз совершать обряд очищения?»— спросил я, вложив в голос весь свой сарказм и скептицизм.
И угадайте, каким был его ответ? Да.
«Чушь собачья».
Он просто искал себе оправдания, и прекрасно это понимал.
Я с благодарностью вспомнил время ученичества в храме. Взором и сердцем я достиг просветления, и мог войти в нирвану, не прибегая к совершению омерзительных актов сексуального взаимодействия — будь то с женщиной или с мужчиной.
— Саске-сама?
Тихий голос вырвал меня из оцепенения, и заставил распахнуть глаза. Я совсем забыл о времени. У онсэна сидел на коленях обеспокоенный Хаку.
Я чуть улыбнулся и ободряюще кивнул.
— Вы долго не выходили, я уже начал волноваться.
— Я в порядке. Похоже, я устал сильнее, чем думал.
— За вами присылал Орочимару-сама, — тихо сказал он. — Передать ему, что вы еще моетесь?
Просто замечательно. Пора идти отчитываться. Я тяжело вздохнул и, поднявшись на ноги, направился к выходу из своего укрытия.
— Нет, я встречусь с ним сейчас. Что толку откладывать неизбежное.
— Да, господин.
Нисколько не стесняясь своей наготы, я взял протянутое мне полотенце. Вот уже больше года как Хаку поступил ко мне в услужение, так что у него было время привыкнуть. Я направился в свои личные покои, Хаку за мной; комната была просторной, но почти пустой за исключением аккуратно сложенного футона и письменного стола со старой семейной фотографией в рамке.
Я вытерся и присел перед зеркалом, чтобы мой слуга мог привести меня в порядок для разговора с Орочимару, после которого нам предстояло присутствовать на церемонии очищения в яме. Чуть хмурясь, я смотрел на свое отражение, пока Хаку, действуя с поразительным мастерством и знанием дела, втирал в мою кожу душистые масла.
«Моя семья».
У меня больше не было семьи.
Мне еще не исполнилось и пяти, когда во время никем не предвиденного нападения на Бьяку-Синкё моих родителей жестоко убили у меня на глазах. Как выжил я? Все благодаря моей маме, что успела спрятать меня в подвале и захлопнуть люк за секунду до того, как язычники ворвались внутрь и безжалостно расправились с ней.
Я до сих пор не могу забыть, как ее кровь сочилась сквозь щели в деревянном полу и падала горячими каплями мне на лоб и щеки, но я не плакал, потому что знал: издай я хоть звук, и меня непременно найдут, а я был слишком труслив, чтобы дать отпор. Я знал, что где-то там, снаружи, мой брат. Он ушел сражаться и больше не вернулся, а потому я посчитал, что его убили, а тело сожгли, как сожгли тела всех, кто посмел оказать сопротивление.
Бойня длилась два долгих дня, и все это время я провел в подвале, забившись в угол, словно испуганный мышонок, обливаясь слезами и умоляя смерть забрать меня. В краткие мгновения забытья меня не оставляли кошмары: в них пули градом прошивали тело моего отца; он дергался, словно одержимый, а потом падал замертво. Мне посчастливилось не увидеть, как моей маме рубили голову, но даже по прошествии многих лет, я, вспоминая глухой стук, с которым она упала на пол, заходился безмолвным криком. О смерти брата я думать и вовсе не хотел, не желая мешать память о нем с гнилостной вонью сожженных тел.
Произошедшее не поддавалось никакой логике. Чем мои родители заслужили подобную участь? Бьяку-Синкё всегда было мирным поселением: местом для молитв, тренировок в додзё и проведения празднеств. Все любили нас и уважали, так почему же? Почему?! Я до сих пор не переставал задавать себе этот вопрос.
Спустя почти три дня после того, как все закончилось, меня, измученного голодом и страдавшего от сильного обезвоживания (даже когда настала тишина, я так и не нашел в себе сил выйти наружу), нашли уцелевшие члены моего клана. Я был так слаб, что даже не мог связно мыслить; все, что я помню — это бледное вытянутое лицо Орочимару и его грустную улыбку.
— Бедное дитя, — в его глазах сверкали слезы. — Мое сердце разрывается при мысли о пережитых тобой ужасах.
Он погладил меня по щеке и коснулся лба в холодном поцелуе.
— Не волнуйся, мой дорогой Саске, я продолжу дело твоего отца, восстановлю Бьяку-Синкё и сделаю его местом очищения от грехов для тех, кто так чудовищно несправедливо обошелся с твоей семьей. Мы накажем каждого, кто посмеет восстать против воли Великого. Таков будет наш долг, как стражей порядка этой страны… твой долг. Ты принимаешь его?
Должно быть, я согласился потому, что его слова нашли во мне неожиданно сильный отклик. Он был прав, чертовски прав. Грешники. Это всё они виноваты. Из-за них, ублюдков, вся моя жизнь оказалась разрушена. Прежде мирное и гостеприимное поселение было уничтожено кучкой неблагодарных грязных отбросов.
Они заслуживали смерти. Все до единого.
— Ваши руки, Саске-сама.
Я поднялся и бездумно развел руки в стороны, позволяя Хаку одеть меня в черную катагину и разгладить рукава.
Позже мне стало известно, что это Орочимару прислал отряд для подавления восстания; затем, поскольку Итачи погиб, а я был слишком юн, он с разрешения нескольких даймё возглавил Бьяку-Синкё. Оказалось, что волна нападений прокатилась по всей стране, унеся с собой жизни почти всех членов моего клана. Организаторы заговора, судя по всему, ставили целью полностью сокрушить Учиха, и преуспели в этом … почти.
Те из нас, кто не погиб, знали, кому мы обязаны своими жизнями, и каждый раз, когда мы хоть в чем-то смели пойти против него, он не гнушался напоминать об этом долге.
И, видит небо, я горько ненавидел его за это.
Закончив с моей униформой, Хаку опустился на колени и на вытянутых руках протянул мне мечи. Я всегда предпочитал их пистолету: огнестрельное оружие казалось мне слишком неудобным, слишком…шумным. Заправив ножны за складки оби, я сразу почувствовал, что обрел контроль над собой, но даже перед самым выходом, пока я обувал свои гэта, меня продолжала съедать одна мысль:
«Бьяку-Синкё по праву принадлежит мне».
И между тем я был абсолютно бессилен что-либо изменить. Власть Орочимару распространялась далеко за пределы поселения. Его поддерживали лорды-феодалы, да и сам император, я уверен, тоже. Допусти я даже в мыслях возможность переворота, он без колебаний уничтожит нас всех. Нравилось мне это или нет, теперь я считался носителем титула главы когда-то гордого клана Учиха, а потому за каждым моим движением наблюдали с особой тщательностью и осторожностью.
Я был вынужден играть по правилам и выжидать.
— С возвращением, — произнес он, когда я ступил в его покои и опустился на колени. Увидев, что он, хоть и дал разрешение войти, был еще не одет, я мысленно скривился. Последнее, что я хотел увидеть, это обнаженный Орочимару. Как будто мало мне было прочих жутких кошмаров.
— Все грешники доставлены в Бьяку-Синкё, — проговорил я ровным тоном, стараясь не отрывать взгляда от низкого письменного стола, с документами, которые он, должно быть, недавно просматривал.
— И как прошла поездка?
— Момочи Забуза должен быть наказан.
— О-оо? — протянул он, и по искоркам веселья, мелькнувшим в его голосе, я понял, что ему уже известно о произошедшем. Я поднял на него взгляд, чтобы убедиться в своей правоте, и, увидел, что мои предположения были верны. Орочимару прямо распирало от злорадства.
Я стиснул зубы и продолжил:
— Вышеупомянутый полицейский превысил служебные полномочия, и я считаю обязательным напомнить ему о необходимости воздержания от несвоевременного применения силы в обращении с грешниками.
— Я тебя понял.
Он разгладил складки на длинных черных шитых золотом одеяниях из тяжелой ткани, бесшумно — звук шагов был не почти слышен на татами — прошел к вычурному табурету, что стоял напротив зеркала и, усевшись, уставился на свое отражение. Кимимаро принялся аккуратными движениями расчесывать его волосы. Делал он это с таким благоговейным выражением на лице, что меня чуть не стошнило. Готов поспорить, что если Орочимару велит ему повеситься голым на дубе перед храмом, он тут же без вопросов бросится исполнить приказ. Типичный образчик слепой преданности.
— Хочешь сам привести наказание в исполнение, Саске? На тебя посмотреть, так ты полон энтузиазма.
Я не хотел, но мне нужно было на ком-то сорвать злость.
— Если ты пожелаешь.
Мой ответ заставил его исторгнуть громкий смех.
— Если я пожелаю, — повторил он, с интересом оглядев меня. — Ты прямо как открытая книга, мой милый. А теперь ответь-ка… был ли среди грешников кто-то, кто привлек твое внимание?
«Тот с синими глазами».
Я моргнул, прогоняя внезапно возникшее в памяти лицо, обрамленное светлыми волосами, и покачал головой.
— Нет, никого.
Губы Орочимару дрогнули в усмешке.
— Вот как? Значит, все они заслуживают очищения?
— Некоторые заслуживают Гудан, — осторожно проговорил я, пытаясь вспомнить лица потенциальных кандидатов на участие в празднике искоренения грехов.
Вам, наверное, интересно, что такое Гудан? Считайте его ступенью на пути к очищению. Это религиозный фестиваль, на котором те из грешников, чьим деяниям не может быть прощения и исскупления, должны представить зрителям несколько смертельных номеров, прежде чем получить освобождение от оков мирской жизни…посредством публичной казни.
Способ исполнения зависел от того, кто из даймё был приглашен в качестве гостя. Это могло быть что угодно, начиная от обезглавливания и заканчивая расстрелом — все на потеху публике (которая, к слову, в основном состояла из местных). Свой первый Гудан я провел в возрасте двенадцати лет. Тогда же я впервые в жизни обезглавил человека, и, несмотря на то, что я до смерти боялся промахнуться (видит небо, я перерезал немало арбузов в многочасовых тренировках), все прошло довольно гладко. Признаюсь, при виде пульсирующего кровью обрубка шеи (на срезе были отчетливо видны вены и артерии), что остался на месте укатившейся яму головы, я чуть не лишился чувств, но вот толпа взревела и принялась скандировать мое имя; радостное возбуждение и чувство удовлетворения пересилили минутную слабость.
Хоть я и не всегда принимал участие в церемонии, я стал в некоторой степени наслаждаться своей ролью палача; а в те моменты, когда сомнения закрадывались в душу, и сердце болезненно сжималось — я вспоминал родителей и брата…
И тогда больше ничего не имело значения.
— Хорошая ночь для проведения обряда очищения, верно, Саске? — вопрос вырвал меня из размышлений.
Я отстраненно кивнул и чудом сдержал порыв отпрянуть, когда Орочимару приблизился и аккуратно обхватил мой подбородок. Я стерпел то, как он очертил жестким ногтем контур моей щеки и затем нежно коснулся губ. Послышался его тяжелый полный вожделения вздох, и какая-то часть меня радостно упивалась его болезненным томлением. Он хотел обладать мной, но не знал, как заполучить. Кимимаро же оставалось лишь недовольно кривиться при виде предательства своего господина и любовника. Хреново, должно быть, осознавать ситуацию и быть бессильным что-либо изменить.
— Пойдем, дорогой мой? — приглашающе произнес Орочимару, в последний раз ласково коснувшись моих губ, и потянулся за посохом. — Грешники ждут.
Мы следовали за его скользящим силуэтом; говоря «скользящим» я имею в виду походку. Одежда полностью скрывала ноги Орочимару, и из-за этого казалось, что он в прямом смысле слова парит, а не идет. Коридоры сменились холодными сводами пещер, что тянулись в самые земные недра (яма получила свое название не просто так), по пути нам встречались многочисленные охранники, каждый из которых кланялся при виде своего господина.
У дверей ждали старшие офицеры Сакон и Укон — близнецы, они с самого детства находились на службе у Орочимару. Склонившись в приветствии, они отворили перед нами двери на площадку, откуда с высоты птичьего полета открывался вид на обитель греха у нас под ногами.
За много лет я побывал в этой пещере бесчисленное количество раз, и ничего не менялось. Хоть яму и построил Орочимару — заявив, что именно отсюда заблудшие души будут начинать свой путь к покаянию — большую часть работы проделала Природа. Массивные сталагмиты тяжело тянулись навстречу грозно свисавшим со сводов пещеры сталактитам (а при потушенных фонарях от них исходил мягкий призрачный свет). С годами камни на месте проведения обрядов очищения приобрели сырой илистый запах. Сквозь толщу скалы, невидимые глазу, тянулись трубы; из-за особенностей конструкции поток воды вырывался из них со скоростью более тридцати миль в час — достаточно, чтобы с кого угодно сбить спесь. Грешники, которым повезло выжить после такого, удостаивались искупления. Впрочем, само собой, часть их умирала прямо в яме, не обходилось и без серьезных ранений. Так или иначе…то было необходимое зло. Вынужденные меры.
Там, внизу, они потерянно топтались на месте; ошалевшие, сбитые с толку, не знающие, что их ждет. Мне было их почти жаль. И все же кое-чего…точнее, кое-кого не хватало. Вероятно, я заметил это потому, что больше никто из пассажиров автобуса не имел светлых волос, или же, может, причиной тому были его синие глаза — даже с такого расстояния они выделялись бы слишком сильно.
«Куда он делся?».
— Тут одного не хватает, — прошептал я, когда Орочимару уже был готов подать охраннику сигнал.
Он удивленно поднял бровь и окинул взглядом яму.
— В самом деле? Скорее всего, он просто не дошел.
Досадно, если это так. Я знал, что путь к яме был невероятно долог и труден, особенно после двух дней, проведенных без пищи и воды, но тот грешник не выглядел таким уж ослабевшим по прибытии. В душе я надеялся, что он доживет до церемонии Гудан. С каждой минутой возможность иметь удовольствие лично отсечь ему голову казалась мне все более привлекательной.
— А, вот и он, кажется, — мы проследили за направлением пальца Сакона, и заметили опоздавших. Одним из них был уже получивший очищение член нашей общины, чье имя я ни разу не позаботился узнать, а вторым — тот грешник с синими глазами, имени которого я знать не хотел вовсе.
Он хромал; возможно, в том и заключалась причина его задержки — не то чтобы это имело значение — едва он ступил в яму к остальным, Орочимару отдал приказ, под нашими ногами разверзся ад.
Их полные ужаса и боли крики эхом отскакивали от священных каменных стен и, звеня, переплетались с шумом воды. Просто представьте, как в закрытый каменный мешок врывается водопад. Ярость стихии завораживала. Я бесстрастно наблюдал, как они, одержимые эгоистичным стремлением выжить, топили своих товарищей, и хоть мне хотелось держать в поле зрения каждого из них, я обнаружил в себе непреодолимое желание найти взглядом того синеглазого грешника. Судя по всему, первый наплыв воды застал его врасплох, но он быстро учился, и к шестому разу у него уже довольно неплохо получалось контролировать дыхание. Увы, как ни печально, рано или поздно даже сильнейшие ломались, и когда все закончилось, он выглядел до того жалко, что я был разочарован.
Неужели я и в самом деле в какой-то степени переживал за него? Возможно. Мне хотелось, чтобы он пожил еще немного. Теперь я был твердо уверен в своем желании быть его палачом. Нужно обсудить это с Орочимару. Я жаждал принять участие в следующей церемонии Гудан, и жажда эта только усилилась от того, что тот грешник сделал дальше.
«Потрясающе».
Обычно к тому времени, как Орочимару заводил свою речь об очищении, у них не оставалось сил пошевелить и пальцем, но этот человек…он был другим. Пока все остальные лежали, разбитые и побежденные, он с решительным упорством пытался опереться хотя бы на одно колено. Я улыбался, но улыбка эта была вызвана ничем иным, как эмоциями, отражавшимися на его лице…в его синих глазах — теперь потемневших.

Злость.

Чистая, ослепительная ярость. Я почти ощущал на языке ее сладкий вкус. Она расходилась от него опаляющими огненными волнами; разжигала во мне пламенное радостное возбуждение, что я считал давно угасшим.
Да. Пусть прочувствует. Пусть знает, что ждет его в Бьяку-Синкё. Если он надеялся, что, согрешив, сможет улизнуть за пределы этих стен, то напрасно — я приложу все усилия для того, чтобы душа его, прежде чем отправиться в путешествие к следующей жизни, вновь обрела свою изначальную чистоту.
«Не тревожься, грешник с синими глазами. Даю тебе слово: твоя смерть будет быстрой».

@настроение: Саске тут такой лапочка <3

@темы: переводы, sin, Naruto

---

По мотивам

Я просто увидела скан из нового выпуска джампа... нет, вру, не скан. я увидела

Саске

. Вот это. Вот. кошмар этот увидела.

...

иии так лучше, я щитаю:

fixed it!

левел ап

@темы: наруто, саске

---

*___*

Я залипла часа так на пол\
ааа, какая же она классная

+3 арта

@темы: ведьмак, арт, coub, Цирилла

---

Весь сюжет аниме вкратце

@темы: Наруто, Not as big of a jerk as he could have been

---

их еще 45...

Я сделяль главу... одну...
Пусть пока тут полежит
тааак чо тут дальше пишут-то... шапка мне нужна шапка

Название: Грех
Автор: Kiya Sama
Оригинал: www.fanfiction.net/s/7675205/1/Sin
Переводчик: Morokei
Персонажи: Саске/Наруто
Рейтинг: NC-17
Жанр: слэш, приключения, ангст, драма
Предупреждения: насилие, нецензурная лексика, AU
Саммари: Не знающий жалости капитан элитного подразделения и заключенный, вынужденный бороться за жизнь. Добро пожаловать в Бьяку-Синкё – место, где вы очиститесь от грехов. Вот только от искушения не скрыться, а сопротивление бессмысленно.
Примечание:

(выборочно со слов автора)

Это не чисто самурайская историческая ау в обычном понимании слова, но мир, где сосуществуют древние традиции и новые технологии. Так, вам встретится много отсылок к эпохам Эдо и Токугава, но в то же время, как и в оригинальной серии "Наруто", здесь присутствуют некоторые элементы современного мира.
Во-вторых, в фанфике есть графичные описания сцен насилия и пыток. Возможно, вам будет неприятно это читать, но тут уж ничего не поделаешь, пытки есть пытки.
В третьих, может показаться, что внутренний голос героев "звучит" несколько старше их возраста. Такие изменения преднамеренны и обоснованы. Предполагается, что уже повзрослевшие персонажи рассказывают читателям о давних событиях из своего прошлого.
Приятного чтения!
Еще пара слов:

Анечка

Featherine Augusta Aurora, спасибо за твои советы и помощь с переводом и редактированием сама бы я точно все не разглядела.

Небольшая справка

Небольшая справка:

Юката - кимоно без подкладки; легкая летняя повседневная одежда.
Пик Айдзу - вулкан в префектуре Фукусима, высота 1819 метров. Имеет еще кучу названий, как то: Бандай, Айдзу-Бандай, Айдзу-Фудзи и Айдзу-нэ.
Камисимо - если совсем в двух словах, то это традиционный костюм (обычно хлопковый), носимый придворными и самураями в эпоху Эдо. Его основные элементы — брюки хакама и катагину — безрукавка с широкими плечами, при этом важно, чтобы верх и низ костюма совпадали по цвету.

1 Фарфоровая статуэтка

1 Фарфоровая статуэтка

С чем сравнить
Нашу жизнь в подлунном мире?
Она как эхо, что звенит в тиши,
Проносится по горным перевалам
И, истончаясь, тает средь вершин.

– Монах Рёкан

Ее было невозможно не заметить.
Взгляни на нее только раз — и уже не сможешь потерять в провонявшей тесноте душного автобуса, в безликой чумазой толпе его пассажиров-оборванцев в потрепанных юката. Изысканная фарфоровая статуэтка среди глиняных черепков.
В этот момент мир точно пошатнулся. Она, конечно, изо всех сил старалась затеряться, выглядеть как одна из нас, но все тщетно. Я бы, наверное, посмеялся над этими нелепыми попытками, если бы только не был так очарован самим ее присутствием. Кроме того, я ведь хотел произвести на нее хорошее впечатление, несмотря на то, что я —
Меня резко отпихнули в сторону, да так, что я чуть не приземлился задом на скользкий от грязи пол.
— С дороги, сопляк, — раздался чей-то рык. Места едва хватало, чтобы просто дышать, и всё равно — жирный мудак умудрялся так размахивать мясистыми локтищами, что чуть не отправил меня на тот свет. От него в придачу несло сырой рыбой и протухшей капустой, и когда этот боров, наконец, расплылся по сиденью между двумя худощавыми мужчинами и те живо шарахнулись в сторону — то ли из страха, то ли просто подальше от вонищи — я вздохнул и поднялся на ноги. Дорога предстояла долгая, и пора было найти свободное место; я ведь не хотел ехать стоя.
К сожалению, единственное не занятое сиденье находилось через два ряда от предмета моего воздыхания, но, по крайней мере, оно было по другую сторону прохода, так что я мог украдкой осмотреться по сторонам и, может, даже взглянуть на нее пару раз, избежав при этом ненужного внимания. Я прижал покрепче к груди пакет из плотной коричневой бумаги — почти пустой за исключением нескольких разрешенных к провозу вещей — и кое-как уселся. Гвалт вокруг все не стихал, но, несмотря на это, пассажир рядом со мной уже храпел. Поразительно.
Он был одет в серое юката, и на вид ему было около тридцати, хотя, может, это всё годы и перенесенные тяготы оставили отпечаток на его лице. Я бы не удивился, окажись мы на деле одного возраста. Его бритая голова поблескивала под тусклыми лучами солнца, что били в запылившиеся стекла, и я машинально пропустил сквозь пальцы собственные отросшие светлые пряди. Может, однажды и мне придется с ними расстаться. За последние несколько месяцев, что я провел в храме, мои волосы стали еще длиннее, и теперь я был вынужден собирать их в хвост. Надо бы отрезать: с короткими мне все же привычнее, но у кого в наши дни есть время и деньги на такие мелочи?
Изо рта моего нового соседа тонкой струйкой вытекала слюна, и меня охватило стойкое ощущение беспросветности. Вздохнув, я попытался устроиться поудобнее, но то оказалось практически невозможным: сиденья были из жесткой древесины, как раз такие, на которых чуть шелохнешься — и зад отваливается. Подлокотников и вовсе не было, а ставить пакет на пол я не рискнул — не пройдет и нескольких секунд, как его там уже не окажется. Мои попутчики, в конце концов, не отличались нравственностью. Солнце еще не успело подняться высоко, но жара в тесном салоне стояла адская; пот лился с нас ручьями, пропитывая одежду насквозь, темные пятна расползались подмышками, на спине и груди — безобразные метки, напоминание о нашем незавидном положении.
— Пошли! Пошевеливайтесь! Живее, время не ждет! — зашелся нетерпеливыми воплями один из кондукторов снаружи, и еще трех человек грубо впихнули в и так чуть ли не расходившийся по швам автобус. В хвосте послышался недовольный ропот. Не прошло и минуты, как кто-то осмелился выразить недовольство невыносимыми условиями:
— Мы вам не скот, — донеслось бормотание. — Тут так тесно, что даже не подрочить.
В такой безрадостной ситуации как наша, едва ли было уместно веселье, но некоторые все равно засмеялись. Я, впрочем, тут же смутился, осознав, что единственная наша спутница вряд ли оценит настолько примитивную шутку. Я набрался храбрости хоть мельком взглянуть на нее, и был втайне благодарен новоприбывшим — те продвигались к хвосту и не заслоняли мне обзор.
Я не был уверен, чего ожидать. Смотрит ли она сейчас с немым осуждением, или, может, черты ее скривились в гримасе неодобрения? Но — я не смог сдержать восторженного восхищения — даже тень тревоги не коснулась ее бледного лица. Напротив, с выражением то ли безразличия, то ли скуки она смотрела в окно, безучастная ко всему.
«Должно быть, ей не впервой слышать такую вульгарщину, — догадался я. Возможно, она выросла в одном из многочисленных притонов, среди якудза. Может, она даже дочь кого-то из них. Это, определенно, объясняло бы, почему она оказалась здесь, среди нас…. Хотя, если подумать, такие люди редко попадали в руки правосудия: якудза не скупились на взятки, и жадные до денег легавые даже при наличии толпы свидетелей легко закрывали глаза на любые преступления.
— Все на месте? — прокричал контроллер. Голос был скрипучий и резкий, но мыслями я был так далеко, что едва ли его слышал. — Ладно, порядок! Автобус номер двадцать три ноль восемь… ПОШЕЛ!
Раздался пронзительный свист, захлопнулись двери, и вот уже начиналось мое путешествие в новую жизнь; а я все не мог отвлечься от размышлений о судьбе той девушки.
«Ты, должно быть, столько всего натерпелась за свою жизнь», — с грустью думал я, пока отпущенное на волю воображение рисовало перед моими глазами картины ее прошлого. Тут мотор, словно устав от вынужденного бездействия, натужно заскрежетал, и перед тем, как автобус все-таки тронулся с места, нас так тряхнуло, что в давке вряд ли кто смог уберечься от ушибов; может, и без сломанных костей не обошлось.
Из-за поднявшейся возни проснулся, наконец, мой попутчик и тут же озадаченно заморгал, точно силясь понять, где находится. Разобравшись, что к чему, он зыркнул в мою сторону, и, видимо, решив, что я не представляю опасности, привалился к окну. И минуты не прошло, как он снова храпел! Оставалось лишь поражаться столь удивительной способности; к тому же от такой картины мой зад будто начал болеть еще сильнее. Еще не мешало бы вытянуть ноги, только вот некуда: места между сиденьями было слишком мало.
— А ну заткнулись там, вы, никчемные куски дерьма! — громко прорычал один из охранников и тут же с нажимом провел лезвием по стальной решетке в голове автобуса. Казалось, что еще немного, и от оглушительного лязга у меня лопнут барабанные перепонки. Не ясно, то ли все дело было в его голосе, имевшем поразительное сходство с раскатами грома, то ли в том, что он обладал огромным ростом — что и само по себе уже было весьма пугающе — но я окончательно уверился, что наш конвоир был просто монстром во плоти.
У редкого человека не пробегал по коже мороз при виде полицейской униформы — черных камисимо с вышитым на спине гербом-веером. Еще совсем ребёнком я мечтал, что однажды и сам стану полицейским, что у меня будут мечи, пистолеты и такая же форма; представлял, как я буду патрулировать улицы, охраняя мир и спокойствие горожан. До сих пор помню, как однажды я целый день только и делал, что следил за одним полицейским, Досу. Тот, впрочем, был ничуть не против внимания такого восторженного наблюдателя, скорее, наоборот: когда они с сослуживцем обедали в небольшой лапшичной, Досу меня окликнул.
Сначала мне показалось, что он обратился к кому-то другому, я ведь прятался за бочками у входа, но тут он направил в мою сторону острие меча, и я понял, что игры в шпионов кончились. Поразмыслив, я решил, что если уж мне суждено быть избитым, я приму это как мужчина, да и будет, чем потом похвастаться перед друзьями — все же не каждый день нас колотили патрульные. Чем не повод для гордости!
— Эй, пацан, тебя как звать? — спросил Досу, когда я вылез из своего укрытия и с, как я надеялся, решительным выражением лица, подошел к ним. По правде, у меня не было ни единого повода для страха, но, черт побери, его катана казалась такой огромной и острой! Я бы многое отдал за то, чтобы только ее коснуться.
Я вытянулся по стойке смирно и что было сил проорал:
Узумаки Наруто! — кажется, даже чересчур громко, потому что многие посетители заоборачивались. Кто-то хмурился, сверля меня недовольным взглядом, других происходящее явно забавляло. Досу, видимо, относился к последним — он разразился громким смехом, хлопая ладонью по бедру; его напарник коротко усмехнулся и покачал головой.
— А он нахал, — сказал Досу и широко заухмылялся, отчего огромный неровный шрам на его левой щеке причудливо дернулся вслед. Так, значит, обернулся для него проигранный однажды бой? С другой стороны, уродство — не самая высокая плата за жизнь. Лишиться головы было бы гораздо неприятнее. Тут Досу кивком указал на клинок:
— Знаешь, что это, а, Узумаки Наруто?
— Меч, — выпалил я, уже не пряча энтузиазма,— такой бывает только у лучших из лучших.
— Точно. Оружие полицейской элиты, — тут он ненадолго замолчал, будто обдумывая что-то и затем, легко пожав плечами, достал катану из ножен и протянул мне — Не хочешь подержать его, Наруто?
— Досу, — не отрываясь от рюмки с саке, предостерегающе произнес его напарник.
— Он всего лишь мальчишка, — возразил тот и заговорщицки подмигнул мне, — да и потом, думается мне, Узумаки Наруто пополнит однажды наши ряды, да, Наруто?
— Так точно! — от волнения мой голос стал совсем писклявым, и я почти забыл, как дышать. Я все никак не мог поверить, что мне позволят взять в руки такое сокровище. Одни только ножны стоили целое состояние — превосходная работа! До сих пор помню, как сверкала под лучами солнца искусная золотая вязь. Но как только я попытался поднять клинок и размахнуться им хорошенько — точь-в-точь как, я однажды видел, это делал какой-то ронин — я споткнулся и упал! От стыда мне хотелось провалиться под землю; все офицеры вокруг громко гоготали, и даже некоторые посетители приглушенно хихикали, потешались надо мной. Конечно, я был никем — всего лишь маленьким беспризорником-выскочкой — но разве это давало им право делать меня объектом насмешек?
К глазам подкатили слезы. Я стиснул зубы и, используя меч как опору, неровно поднялся на ноги. Да, он оказался тяжелее, чем я ожидал, но я не я, если не взмахну им хоть раз. Я пытался снова и снова, и раз за разом у меня ничего не выходило. Я содрал кожу на ноге, поцарапал коленку, разбил нос, но сдаваться был не намерен. Ни за что. Только не тогда. Смех уже давно стих, и веселье в смотрящих на меня глазах сменилось жалостью, но я ничего и никого не замечал. Пот ручейками стекал по лицу и больно щипал глаза. Руки тряслись от усталости; нетренированные мышцы протестовали против каждого движения. Я уже потерял счет попыткам, а чертова железяка все не поддавалась, и в тот момент, когда мои колени уже были готовы подогнуться, чья-то большая рука твердо, но бережно сжала мою.
— Твое время еще не пришло, Узумаки Наруто.
Я поднял голову и уткнулся взглядом в жалостливое лицо офицера; горечь поражения тяжелым комом подкатила к горлу. Он аккуратно забрал у меня меч, очистил его шелковым платком от пота и капель крови и вложил в ножны, закрепленные на поясе его хакама, причем проделал все это так легко и непринужденно, что меня охватила жгучая зависть.
— Может, стоит подождать еще пару лет, а? — он протянул руку и взъерошил мне волосы, — продолжай упорно тренироваться. У тебя есть задатки.
«Задатки… Как же!», — горько подумал я и сделал нечто немыслимое.
Я плюнул ему под ноги.
Поймай они меня, и уже только за это избили бы до посинения, но я был слишком быстр. После часа беготни по задним дворам и темным закоулкам они, наконец, отстали — не так уж плохо порой было быть никому не известным сиротой, одним из многих. Той ночью я, кажется, плакал, пока не уснул; тогда же я поклялся, что буду тренироваться самостоятельно, и докажу Досу и его приятелю-болвану, что у меня непременно получится стать одним из них. Да, я замахнулся слишком высоко, но не в моих правилах было идти на попятную. Так, почти всю жизнь я гнался за своей несбыточной мечтой.
И где же она теперь, эта мечта?
— Господи… — простонал я, когда сосед засадил ногой мне под ребра. На этом сиденье и одному-то человеку было бы тесно, а он забрался на него с ногами. Что за свинское поведение.
Я испытывал огромное искушение врезать ему как следует, и собирался было привести план в исполнение, как сверху на меня упала огромная тень. Охранник навис над нами мощной горой, и я поднял на него взгляд, задаваясь вопросом, что же я сделал, чтобы заслужить такое пристальное внимание. Вообще, кажется, на нас уставился в беспокойном предвкушении весь автобус. Что тут произошло, пока я витал в облаках? Я что, пропустил какое-то важное объявление?
— Ты! — зло процедил он, брызнув слюной сквозь зубы.
«Я?»
Как будто в замедленной съемке офицер выхватил из-за оби свой вакидзаси — и я уже приготовился было к удару — …который обрушился на моего соседа. Его полный боли вопль тут же захлебнулся в потоке хлынувшей из горла крови, что мгновенно заполнила рот и теперь тонкой струйкой стекала по подбородку. Что-то белое выпало ему на колени, и тут я понял, что бедняга еще и лишился зуба. Сам я тоже был весь в крови — мелкие брызги пестрели на лице и руках, но вытереть их я не посмел. Только не в тот момент. Проклятье, да я даже дышать не смел!
Испуганный мужчина только и мог, что оторопело издавать булькающие звуки, но кто на его месте смог бы быстро взять себя в руки? Он ведь всего лишь позволил себе вздремнуть, черт подери! Разве это повод для насилия?
Охранник растянул губы в подобии улыбки, обнажив острые, словно бритвы, зубы, и я содрогнулся от отвращения. В нем не было ничего человеческого.
— Что, уже спим? — протянул он, будто бы забавляясь, но в глубине его темных глаз не было ни капли веселья. — Наслаждаемся отдыхом, да? Посмотрим, как ты теперь поспишь, поганый говнюк.
Я в ужасе наблюдал, как он схватил несчастного за воротник юката и швырнул в середину прохода; остальные пассажиры неосознанно сжались, словно бы точно зная, что сейчас произойдет. Выглядел бедняга совсем жалко и, казалось, оцепенел от ужаса. Он, было, попытался неловко подняться на ноги, но от сильного пинка в живот тут же со стоном повалился обратно на пол, шумно опустошая желудок от остатков завтрака.
А дальше последовало ужасное по своей жестокости избиение. Я отвел взгляд в сторону, но заставить себя перестать слышать не мог, и это было еще хуже. Никто не произнес ни слова, только и раздавались глухие удары плоти о плоть, пока полные агонии крики не стихли. Может, он уже был мертв — я бы не удивился. Этим собакам все одно, просто выкинули бы тело на обочину — и вот свободно место для еще одного пассажира.
«Мы все это заслужили, » — шепнул голос внутри, и я устало прикрыл глаза; в голову настойчиво лезли мысли о том, какая же судьба ожидала меня. Пытки до смерти? О месте, куда мы направлялись, я много чего слышал, но… но…
«Я не хочу умирать. Не так. Не сейчас».
Вдруг холодком по затылку скользнуло ощущение чужого взгляда. Кто-то смотрел на меня. Испугавшись, что это может быть второй охранник, который все это время, так и не двигался со своего места рядом с водителем, я попытался осмотреться сквозь сощуренные ресницы. Пассажиры опустили глаза и застыли на своих местах, пораженные столь жестокой демонстрацией власти, и теперь уже никто не смел выказывать неповиновения, никто не смел поднимать взгляда. Так кто, кто же…?

Она.

Всего один ее краткий взгляд в мою сторону — и сердце вдруг забилось с невероятной силой, что вытеснила из него всякое подобие страха перед этими выродками. Всего один пронзительный взгляд черных, словно сама ночь, глаз — и земля ушла у меня из-под ног. Меня поразил вовсе не цвет (черные глаза ведь вовсе не были здесь редкостью), но застывшее в их глубине выражение тихого омерзения и… может, гнева? Сложно сказать.
Насилие отвратительно ей так же, как и мне. Ну, разумеется, отвратительно! «Это зрелище вовсе не для такой хрупкой девушки, как ты. Если бы только я мог тебя защитить, я бы непременно это сделал, но от реальности никуда не деться. Пути назад нет».
— Может, здесь кто-то еще думает, что отправился на увеселительную прогулочку? — прорычал охранник. — А? Ну же! Что, молчите?
Конечно молчали. Только глупец решился бы открыть рот.
— Так-то лучше. А теперь, помойные крысы, …
«Крысы…». В прошлом меня называли и похуже, но оскорбления — это не то, к чему можно привыкнуть. Я до крови закусил щеку.
— … вбейте себе в головы следующее: место, в которое вы направляетесь, призвано напомнить вам о ваших прегрешениях и помочь очиститься. Вы все здесь лишь по одной причине: потому что вы убийцы, насильники, воры, вымогатели, шлюхи, мошенники, наркодельцы… и отбросы — выделил он последнее слово, чуть коснувшись кончиком ножен подбородка одного из пассажиров. Выглядел бедолага так, будто вот-вот обделается… если уже не обделался… — Некоторые из вас выйдут на свободу, а кому-то лучше начать молиться за свою гнилую душонку прямо сейчас, и поусерднее. Сегодня вы встали на путь к очищению.
«Очищению?». Что это еще за очищение? Нет, тому, что я совершил, не может быть оправдания, но у меня имелась веская причина так поступить. Я должен был это сделать. Чтобы выжить. Разве это грех — убить, чтобы выжить?
В ту ночь, я помню, шел дождь. Лил, как из ведра. Никто бы не понял, что завязалась драка. Никто не услышал бы криков. Пистолет в моей руке казался неприподъемным, и прежде чем я осознал, что делаю…

…грянул выстрел.

Я распахнул глаза и, поддавшись секундному приступу паники, слепо завертел головой. Вокруг было уже не так светло, верно, близилась ночь. Я что, уснул? Но когда? Я мало что помнил после того, как гребаный мудила закончил сыпать нравоучениями, и уж точно не помнил, чтобы я что-то ел за время поездки. Стоило мне подумать о еде, как желудок тут же заурчал. Большинство пассажиров крепко спали. Я бросил быстрый взгляд в сторону прохода и увидел, что мой бывший сосед все еще неподвижно лежал, изувеченный, в огромной луже собственной крови и рвоты. Я не мог понять, то ли это запах десятков потных грязных тел слился в единое удушливое зловоние, то ли причина была в том, что труп бедняги на полу уже начал разлагаться, но воздух был пропитан едким смрадом. Впрочем вот у тела чуть дернулась нога, а, значит, мужчина был, к (не)счастью, жив. В желудке снова заурчало, и я устало сполз по сиденью… и тут же почувствовал кое-что похуже голода.
Я хотел отлить. Очень.
Живот свело судорогой, и я скривился от боли, всеми силами стараясь хоть немного скрыть свое состояние. Останавливался ли автобус, пока я спал? Если да, то я в полной жопе.
«Черт. Черт! Черт!»
Я сжал колени, и, как мог, пытался заставить себя отвлечься от мыслей о мочевом пузыре, но собственный мозг отказывался мне повиноваться.
«Господи, пожалуйста,… прошу тебя,… пусть чертов автобус остановится хоть на несколько секунд!»
Даже сама мысль о том, чтобы сходить под себя, была невероятно унизительна. Мало того, что от меня будет нести мочой, это еще и произойдет на глазах у девушки, которую я надеялся впечатлить. Маловероятно, что мой внешний вид покажется ей привлекательным, предстань я перед ней в мокрых штанах. Скорее уж она врежет мне по яйцам и сбежит подальше со всех ног.
Я снова бросил быстрый взгляд в ее сторону, чтобы убедиться, что она уже сейчас не смеется над причиной моего плохого самочувствия. Но она спала,… и при виде того, как ее голова покачивалась в такт движению автобуса, постепенно заваливаясь вперед, я на миг позабыл о боли и улыбнулся… Я еще не рассказывал о ее волосах? В отличие от большинства девушек, она не отдавала предпочтение длинным локонам: черные пряди были совсем короткими на затылке, и только по бокам спускались чуть ниже, красиво обрамляя точеное лицо. Ага! Так вот оно что! Девушек с такими резкими правильными чертами лица, как у нее, стоит им подстричься, запросто можно перепутать с парнями.
Вдруг моего слуха достиг прекраснейший в мире звук — скрип тормозов, и автобус наконец, наконец-то остановился!
«Слава Богу!»
— Пять минут! — гаркнул Мудила, когда пассажиры зашевелились. Мне не надо было повторять дважды — я тут же вскочил и, чуть не сбив с ног несколько человек разом, пронесся к выходу, выпрыгнул из автобуса, и…
«Где это мы?»
Если кто-то из заключенных надеялся сбежать и скрыться в чаще, то удача сегодня была не на их стороне. Вокруг раскинулась сплошная плоская пустошь, и только вдали виднелась какая-то гора, по виду напоминающая пик Айдзу да тянулись вдоль бесконечной гряды скелетообразных столбов-опор электропровода.
«Нет времени любоваться пейзажами, Наруто! Займись делом!»
…аааааах. Какое блаженство. Кто же знал, что можно испытывать такое удовольствие, справляя нужду на людях? Когда сбоку в мое личное пространство «вторглись» еще двое мужчин, мне и в голову не пришло хоть как-то возразить. На их лицах читалось не меньшее облегчение.
Кстати об облегчении… что же в этом случае делать девушке? Может, она и вовсе вынуждена будет терпеть до самого прибытия? Мне тут же ужасно захотелось подойти к ней и сказать, что, если нужно, я готов спрятать ее от любопытных глаз. Глупая, конечно, мысль, но и она умерла, так и не успев оформиться до конца, когда я заметил, что она идет ко мне... или, скорее, она направлялась к автобусу.
Ее взгляд мельком скользнул по мне, и я, сглотнув, сконфуженно застегнул штаны. Если мое присутствие и не осталось для нее незамеченным, она не подала виду, но я не сильно расстроился — я прекрасно знал, что не красавчик. Чертовы шрамы на моем лице уже отпугнули не одну девушку, сколько бы я ни пытался объяснить, что это не увечье.
И все же здесь, вне автобуса, я смог как следует ее рассмотреть. Она оказалась порядком высокой для девушки, даже выше меня на пару дюймов. Ее походка тоже не походила на женскую, но тут, мне кажется, все дело было в воспитании. Немудрено, живя в мужском окружении, перенять пару-тройку привычек. Она ступала уверенно и твердо, весь ее внешний вид так и кричал: «Прочь!», и мои шансы ее закадрить стремительно улетучивались. Она никогда не захочет быть с таким как я. Не знаю, какой грех она совершила, и насколько он тяжел, но это я, а не она всадил пулю в живого человека. Ей было не место среди нас, и даже ее кимоно, хоть и было пошито из простой синей ткани в белую полоску, совсем не походило на обноски.
— Че вылупился? — глумливо протянул кто-то позади меня, и я тут же залился краской.
Как только все, хоть и с небольшой задержкой — один из пассажиров упал в голодный обморок, и разозленным охранникам пришлось самим затаскивать его внутрь — заняли свои места, автобус тронулся. Сознание то покидало меня, то возвращалось вновь, и время словно перестало существовать. В перерывах между периодами забытья я мучился от голода и недосыпа и хотел лишь одного: чтобы эта поездка поскорее подошла к концу.
В следующий раз мы остановились только ближе к полудню следующего дня, и голод все сильнее давал о себе знать. На этот раз далеко не все пассажиры поднялись со своих мест; некоторые ослабли настолько, что и вовсе справили нужду прямо в автобусе. Охранники, конечно, взбесились, и стоит ли говорить, что еще несколько человек были избиты? Впрочем, к тому времени наши чувства в какой-то мере притупились, и все те зверства уже не шокировали как прежде. В какой-то момент я смог отстраниться от происходящего и погрузился в воспоминания о прошлом… о моем детстве… о моей жизни до того, как все покатилось под откос.
К вечеру я уже не был уверен, что протяну еще хоть час. Язык отяжелел и распух. Вот уже больше суток как я последний раз пил. Острая боль в животе не стихала ни на минуту, и причиной ее был вовсе не переполненный мочевой пузырь: организм требовал пищи. Но как бы то ни было, я не мог показать слабость; только не перед той девушкой.
«Да что толку строить из себя героя? — кричал рассудок, — Ей похер! Она сама сидит в этом же самом автобусе вот уже...»
— Приехали, — прошелестел кто-то лихорадочным шепотом, и я с трудом приподнял тяжелые веки. — Вон они. Ворота.
Новость пронеслась по автобусу с быстротой лесного пожара, и тех многих часов полубезумного оцепенения словно и не бывало — все вытеснило напряженное, наполненное страхом нетерпение. Я намертво вцепился в свой пакет и прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то. Вот из темноты появились массивные деревянные створки ворот, где нас уже ждали четверо охранников в черной полицейской форме. Один из них вышел из строя и после короткого разговора с водителем подал остальным знак открыть проезд.
Все мы, задержав дыхание и припав к окнам, жадно разглядывали просторный ярко освещенный двор и не могли поверить своим глазам: мимо проплывали ухоженные газоны, небольшие водоемы, аккуратно вымощенные дорожки.… Впереди в окружении нескольких опрятных жилых домиков стоял величественный храм, к которому, судя по всему, и направлялся автобус, и рядом виднелись еще два здания, по виду похожих на додзё. Все вокруг было живописным. Идеальным. Как картинка на почтовой открытке.

И таким же искусственным.

И это — тот самый ужасный Бьяку-Синкё? Где же нелюди в масках демонов, жаждущие утащить своих жертв в глубины преисподней? Где мрачные пыточные и жертвенные алтари, готовые обагриться кровью обреченных? Что тут делают все эти деревья и цветочные клумбы, откуда это обманчивое ощущение мира и покоя? Не может же это и в самом деле быть правдой?! ... или может? Тогда, получается, «очиститься от грехов» — это, что ли, просто прийти в храм и стать монахом? Если это так, то…
«Может, все не так уж и плохо. Может, мне тут даже… понравится».
Я еще не знал, насколько сильно поторопился с выводами.
Стоило мне счастливо увериться, что теперь все будет хорошо и расслабиться, как автобус резко повернул к гораздо менее освещенной части лагеря. Деревья здесь были все такими же ухоженными, но вот постройки явно нуждались в ремонте. Впрочем, я мигом о них забыл, когда, будто из ниоткуда, появился небольшой вооруженный копьями (или это были деревянные мечи? не разглядеть…) отряд. Около двадцати рослых охранников в белоснежных тогах и тюрбанах, промаршировали к автобусу.
— Эй, вы! — проревел Мудила, снова начиная лупить по решетке мечом — А ну живо на выход по одному! По одному, я сказал!
И мы подчинились. Я хотел было сперва убедиться, что та девушка в порядке, но охранник в тоге чуть ли не за шиворот вытащил меня наружу — отчего я чуть не повалился на землю — и грубо втолкнул в строй к другим арестантам.
«Черт!»
Стоял такой дубак, что я тут же промерз до костей. Эдакое напоминание, что вокруг не тропики, а с наступлением зимы ночи станут еще холоднее. Что бы я только ни отдал за теплое кимоно… но на мне была лишь тонкая льняная одежда, и я изо всех сил старался унять дрожь. Нас разбили на группы по пять человек, и рядом со мной оказались тот самый жирдяй, что чуть не прибил меня, и мудак, осмеявший мою безответную любовь.
«Где же она?» — билось в моей голове, и я все никак не мог найти ее в толпе, как бы ни старался. Неужели она сбежала? Но как? Или, может, женщин здесь держали отдельно, в другой части—
— Пошел! — рыкнул охранник и — снова — пихнул меня к деревянным воротам, откуда отряд, должно быть, и вышел. Кажется, проход вел вглубь какой-то пещеры, что, в общем, было неудивительно — это ведь гористая местность.
«Вот тебе и картинка на открытке».
Кто бы тут ни стоял у руля, должен отдать ему должное, этот тип был чертовски умен.
Мы шли и шли, а пещера все не кончалась. Я ослаб от усталости и голода и, могу поклясться, в какой-то момент заснул прямо на ходу. Время от времени раздавался крик надзирателя, свист плети, протяжный стон очередного узника, и сознание рывком возвращалось ко мне. Кажется, так прошла целая вечность и когда, наконец, дали команду остановиться, тех, кто смог устоять на ногах, тут же вырвало жалкими остатками еды, что еще оставались в их желудках. Я, желая лишь, чтобы смерть, наконец, забрала меня, привалился к стене. Между пальцами было тепло и липко, и я точно знал, что это не пот, но кровь стекает со сбитых ступней на камни — обувь не выдержала такой прогулки.
По приказу мы бездумно и тяжело поднялись на ноги. Прибыли еще несколько охранников в грязно-серых кимоно …нет… не охранников, скорее, таких же заключенных, как и мы, но из тех, что уже находились здесь много дольше. Последовал приказ раздеться до нижнего белья, и мы снова тупо подчинились. Ледяной холод пронизывал до костей. Как только очередь дошла до обуви, подтвердились мои худшие опасения — я изранил себе все ноги. Кровь теперь шла не переставая, и мне было настолько невыносимо больно, что я не мог сделать и шагу.
Один из надзирателей это заметил и презрительно пробормотал себе под нос:
— Вот же вонючий кусок говна… — потом он щелкнул пальцами и позвал — Эй, Шикамару!
Один из старших заключенных — совсем еще молодой парень, мой ровесник, вышел из строя и невозмутимо приблизился к нам.
— Да?
— Этого подлатать и потом сразу в яму его.
«Яму?»
— Есть.
Шикамару едва ли взглянул на меня, только, коротко кивнув, спросил:
— Тебя хватит еще на пару шагов?
— Да уж протяну как-нибудь — ответил я со слабой улыбкой, натягивая выданную тут же одежду. В ответ на мою браваду Шикамару только лениво пожал плечами и повернулся, показывая дорогу.
Сколько я себя помню, люди всегда говорили, что упрямства мне не занимать, но никогда прежде я не нуждался в этой черте характера так сильно, как сейчас. Каждый шаг был просто адской мукой, но я только все крепче сжимал зубы и шагал, шагал. Мне пришлось привстать на цыпочки, и это было даже немного забавно. К счастью, «медпункт» оказался гораздо ближе, чем я думал.
Если эту комнатушку с жесткой койкой вообще можно было так назвать.
Шикамару жестом показал мне, где сесть, и зажег еще одну лампу, чтобы свет был не таким тусклым. Мое внимание тут же захватил кран над небольшой раковиной, и я почти физически ощутил, как желанная вода смачивает пересохшее горло. Я нервно облизал губы. Мне ведь не откажут в удовольствии сделать хоть один маленький глоточек, правда?
— Эмм…а…можно? — вопрос прозвучал почти робко.
Он только пожал плечами.
— Пей.
Я чуть не расплакался от счастья. Хромая, я подошел к раковине, дрожащей рукой повернул вентиль и припал губами к крану, боясь упустить хоть каплю драгоценной жидкости. Вода была с неприятным железным привкусом, но мне не было до этого дела. Мне больше вообще ни до чего не было дела. Жажда отступала, и я снова мог ясно мыслить.
— Ты бы не налегал так, — сказал Шикамару — а не то…
Не успел он договорить, как я согнулся от боли. Вот что бывает, если пить слишком быстро. Особенно на пустой желудок. Организм тут же начинает бунтовать, а это не самое приятное ощущение. Кое-как я закрыл кран, добрался до кровати и стал ждать, пока боль хоть немного не утихнет. Ну надо же…
— Нам, скорее всего, придется немного подождать, — пояснил Шикамару и прошел к тумбочке с какими-то медицинскими принадлежностями, которые, по правде говоря, выглядели так, словно им не один десяток лет. — Кабуто вечно где-то пропадает.
Я слабо кивнул и со стоном повалился на койку. После двухдневной тряски в автобусе и последующей прогулки длиною в сто тысяч миль прилечь было блаженством!
В тишине были слышны только странный стук и возня в глубине пещер. Липкое ощущение тревоги все нарастало, и я, наконец, решился нарушить ставшее невыносимым молчание:
— Ты за что тут оказался? — но этот Шикамару, видно, был не особо разговорчив. У него было лицо этакого прилежного умника… хотя нет.. скорее он был похож на пофигиста. Мог бы даже сойти за разгильдяя, особенно принимая во внимание эти его длинные волосы — сейчас собранные в хвост — или проколотые уши. Я даже приоткрыл глаза, чтобы убедиться, что он все еще в комнате, ведь ответа я так и не дождался. Шикамару все молчал, и я приподнялся на локтях и спросил снова:
— Ну и?
Он сидел на стуле, скрестив руки, и свет падал так, что его лицо оставалось скрыто в тени. Наконец, он протянул:
— Да так, из-за одной поебени.
Я уже было собрался высказать, что думаю о таких охренительных ответах, как вдруг понял, что и сам могу отплатить ему той же монетой.
— Даа, — вздохнул я, легко пожав плечами, — я тоже.
Снова повисло напряженное молчание, и я, непривычный к такой тишине, решил попытаться еще раз:
— А это… эмм где тут живут девушки?
Он недоуменно поднял бровь.
— Что?
— Ну девушки… цыпочки… красотки… — я хохотнул — что, уже забыл, как они выглядят?
— Тупой вопрос. К чему ты это вообще?
Я заговорщицки ухмыльнулся.
— Ты не поверишь, какую горячую крошку я видел в автобусе по пути сюда. Точно тебе говорю, она… — присвистнув, я откинулся на спину, и мечтательно прикрыл глаза; воображение тут же нарисовало прекрасные черты фарфорово-бледного лица — …она девчонка что надо. Только бы они с ней тут ничего не сделали.
— Быть такого не может, — заявил Шикамару.
— Чего не может?
— Здесь нет женщин, — пояснил он скучающим тоном, — ты, должно быть, просто видел похожего на девушку парня. Вот и все. Тут таких пруд пруди, сам не заметишь, как попадешь впросак.
От внезапного вихря эмоций мои щеки точно загорелись огнем. Меня охватил и увлек вихрь самых разных чувств, начиная от смущения и заканчивая злостью, неверием и банальным «да ни хрена подобного!».
— Это была девушка — упрямо и зло пробурчал я. Слова Шикамару не могли быть правдой. Даже сама мысль о том, я почти… что мое сердце чуть было не…
«О Боже. Меня сейчас стошнит»
А Шикамару только самодовольно ухмыльнулся. Говнюк. Я мучился, а ему это точно было в радость.
— И как же выглядела эта «девушка», позволь спросить?
— Не твое собачье дело, — прорычал я.
Но он все не затыкался.
— С черными волосами, да? И такая… белокожая…?
Должно быть, что-то в моем выражении лица меня выдало, потому что Шикамару разразился громким смехом.
— Хрен ли ты ржешь? — прошипел я, готовый провалиться под землю от унижения. Оставалось только молиться, чтобы ему не пришло в голову всем тут порассказать, что я «из этих». Этого еще не хватало.
— О, сам увидишь — последовал уклончивый ответ. Я хотел было побольше разузнать об этой загадочной «девушке», которая, как оказалось, и не девушка вовсе, но тут дверь открылась, и в комнату вошел молодой мужчина в очках и со стетоскопом на шее, на вид не старше нас. Видимо, он пришел сразу же, как освободился: его пурпурное кимоно имело помятый вид, и даже собранные в хвост волосы немного растрепались.
— Ну и что с ним? — спросил у Шикамару, как я предположил, Кабуто, быстро окинув меня взглядом.
— Повредил ноги.
Кабуто тяжело вздохнул и знаком показал Шикамару встать, после чего подтащил стул поближе к кушетке, уселся и приступил к работе. Десять минут — и все было готово. Он был настоящим мастером своего дела, и подобный профессионализм был, несомненно, достоин восхищения, вот только руки у него были словно гребаные ледышки. Кабуто работал молча, лишь изредка отдавая Шикамару указания. Он начал с того, что промыл раны. Не знаю, что за штуку он плеснул мне на ноги, но по ним как будто прошелся жидкий огонь. Затем Кабуто наложил повязки и коротко велел воздержаться от пеших прогулок, потому что хрена с два он будет заниматься такой ерундой еще раз.
А потом он ушел, не успел я выдавить из себя «спасибо».
— Бля, да что с ним такое? — ворчал я, пока Шикамару помогал мне встать и обуться в соломенные тапочки, что мне тут выдали.
— Кабуто можно понять, он здесь главный врач — он скомкал испачканные кровью простыни и бросил в угол.
— Это этот-то пацан?
— Он намного старше, чем выглядит… и умнее. Пошли, блондинчик.
— Меня зовут Наруто.
— И что?
— А то, что не зови меня блондинчиком, кретин.
— Закрой свой глупый рот, — но при этом он улыбался краешком рта, и я понял, что в этой жопе мира у меня (кажется) теперь есть друг.
— Это… так что такое яма? — не выдержал я, когда мы шли по теперь опустевшему жуткому пещерному коридору.
— Хммм… считай, что это комната для проведения инструктажа — объяснил Шикамару. — Выйдет босс и произнесет приветственную речь. А потом начнется очищение.
Вот опять это слово. «Очищение».
— А ты, значит, уже весь чистенький? — съёрничал я
Шикамару чуть обернулся.
— Я ведь все еще здесь, не так ли?
«И что бы это, блядь, значило?»
За поворотом к нам тут же подошли двое охранников в форме. Они кивнули Шикамару и отворили тяжелые дубовые двери, за которыми оказалось помещение, больше всего напоминавшее по виду лекционный зал. Правда, никаких кресел для слушателей там не было. В самом низу в ожидании толпились мои бывшие попутчики, слышался приглушенный гул: кто-то разговаривал сам с собой, кто-то — с товарищами по несчастью. Над «ямой» было несколько крытых ярусов, каждый, наверное, метра три в высоту, и на них выстроились, возвышаясь над нами, безмолвные надзиратели. Местные заключенные — среди них и Шикамару — стояли на ярус выше нас, будто мы прокаженные.
Я прохромал к остальным, и, тут, словно только меня и ждали, непонятно откуда хлынула вода, выбивая из-под ног землю, заливая нос и горло.
«Воздух! Где же чертов воздух?! Не могу, блядь, дышать!»
Отовсюду доносились крики ужаса. Ледяной холод впивался острыми иглами, и заключенные в панике барахтались, силясь выбраться, и тем самым заталкивали меня все глубже.
«Ебаный пиздец, я же сейчас сдохну! Я не могу…. Не могу больше!»
Нечеловеческим усилием, сам не поняв как, я сумел прорваться к поверхности, но то только потому что вода уходила… исчезала в не замеченных нами прежде шлюзах, оставляя на полу промокшие насквозь, замызганные, дрожащие (а кое-где и бессознательные) тела.
Не успели мы перевести дух, как все началось по новой. Мокнуть было не страшно, страшна была скорость, с которой вода заполняла яму. Казалось бы, только что под ногами была земля — и вот через миг ты уже тонешь, и холод сковывает тело, и приходится бороться за каждый глоток воздуха. Если это и есть «очищение», то…кто это вообще придумал?!
Всего таких «чисток» было семь, и к тому моменту, как все закончилось, мало у кого еще остались силы даже двигаться, не говоря уже о том, чтобы подняться. Я распластался на спине, лихорадочно пытаясь отдышаться, глотнуть побольше желанного воздуха. Резинка уже давно соскользнула с моих волос, и мокрые спутавшиеся пряди лезли в глаза. Жалкое подобие кимоно, словно вторая кожа, прилипло к потерявшему всякую чувствительность телу. Я ничего не ощущал. Ничего не ощущал, и в то же время испытывал страшные муки.
— Для вас, грешников, это лишь первый шаг на пути к спасению.
Голос, казалось, доносился отовсюду, и я разлепил ресницы, силясь определить местонахождение говорящего.
— Все вы погрязли в пороке, — продолжал голос, и тут мне, наконец, удалось подняться на одно колено, и я косо глянул вверх.
Нашел. Там, на самом верхнем ярусе стоял высокий худощавый человек. Бледностью он мог соперничать с листом бумаги, а его смоляные черные волосы опускались до самого пояса. Фигуру полностью скрывали шитые золотом черные одеяния, а в левой руке мужчина сжимал посох с навершием в виде, вроде как, змеиной головы. Выглядел этот самый «босс» до того мерзко и жутко, что я не сдержал дрожи, и она проползла по спине отвратительной гадюкой.
Но причиной того, что я усомнился в своих глазах, стал вовсе не он, а стоявший по правую руку от него...
«Она…он…эта…этот…человек!»
Тот, кого я в своей недолгой влюбленности наивно принял за «девчонку что надо». Тот, кто стоял там, затянутый в ненавистную мне черную полицейскую форму, ту самую, что я так страстно желал носить когда-то, стоял при мечах и пистолетах, глядя на весь мир свысока. Кровь в моих жилах закипела от злости. Злости на безграничную глупость, что завела меня в ловушку, обманула, заставила не замечать очевидного. Ооо, какой стыд! Какое же… унижение. А может, истинной причиной той злости было понимание: он никогда не был одним из нас.
И, наверное, ему это тоже было известно, ведь хотя он был недостижимо далеко — там, наверху — я чувствовал на себе его взгляд; по тому, как его губы медленно растянулись в надменной усмешке, я понял, что он узнал меня.
… а босс все не умолкал; но я слышал и видел перед собой только одни глаза.
«Добро пожаловать в ад, Узумаки Наруто, — говорили мне эти черные знающие глаза. — Чувствуй себя как дома».

@настроение: чот ссыкотно:\

@темы: переводы, sin, Naruto